Александр Егоров - Колеса фортуны

Последние две сотни километров мы ехали по самой настоящей степи. Ни Костик, ни Макс никогда в этих краях не были. Они изумленно провожали глазами проплывающие мимо инопланетные пейзажи. А вот Шериф пристально и подолгу вглядывался в бескрайнюю даль, хотя, на мой взгляд, ровно ничего интересного там не было.

После почти суточного перегона, во время которого ничего не случилось (не считая перепалки с бригадой начинающих бандитов на автозаправке), мы прибыли в Хворостов.

Никакого моря поблизости видно не было. Была жара, была пыль, была заполненная народом привокзальная площадь. На площади шла торговля; какие-то темные старухи как раз встречали прибывающий поезд: они сиплым шепотом предлагали приезжим квартиры и комнаты. Но приезжих было немного. Пыльный и скучный Хворостов туристы обходили стороной. Мы с Костиком спросили у одной старухи про море, она затряслась от смеха, потом объяснила: залив в пятнадцати километрах. Ехать надо на автобусе, остановка здесь, прямо на площади. Только делать там нечего, раньше колхоз был, рыбу ловили, а теперь не ловят, потому что море ушло. Река вон и та обмелела. После войны воду пить можно было, а теперь нельзя. А вот комната нам не нужна ли? Но мы и сами не знали — нужна или нет. Пока что нам надо было найти улицу Железнодорожную, дом 15.

Выбрав торговку посмышленее, мы расспросили ее — и услышали всё, что хотели: Железнодорожная проходит, понятное дело, за железной дорогой и начинается прямиком от переезда. Но он неблизко, вон там, за вокзалом. А пешком перейти через железку можно по мостику. За дорогой вообще-то домов не так много, не заблудитесь.

Купив у тетки семечек, мы вернулись в автобус.

— Поехали? — спросил я. — Тут недалеко. Сразу за переездом.

Макс протянул руку за семечками.

— Я чего думаю, — сказал он, глядя в сторону. — Нам бы до ремонта добраться наконец. Сколько можно без стекла ездить.

«Ну да, — подумал я. — Герой выходит на финишную прямую. Дальше ему бежать одному».

— У тебя денег хватит? — спросил я.

— Дай стошку.

— А я схожу на почту, позвоню, — сказал Шериф.

Мы договорились встретиться вечером возле дома пятнадцать.

Перебравшись через мостик над железной дорогой, я некоторое время шел вдоль путей, а потом выбрался на ухабистую, заасфальтированную лет двадцать назад улицу.

Послевоенные дома-бараки, выстроенные по улице в один ряд, были похожи на вросшие в землю громадные двухэтажные вагоны: доски, которыми их обшивали, кажется, и назывались «вагонкой». В их стены, крашенные в бурый железнодорожный цвет, как будто навсегда вросла паровозная копоть. Окна были занавешены скромным выцветшим ситчиком, но на веревках между деревьев сушились разноцветные китайские тренировочные костюмы.

Я не стал спрашивать, где пятнадцатый дом. Ни с кем разговаривать мне не хотелось, а жители, к счастью, не обращали на меня никакого внимания. Привязалась было рыжая собака, повиляла хвостом, заскучала и отошла.

Нужная мне квартира оказалась на втором этаже. Я вошел в пахнущий кошками подъезд (больше похожий на чулан), поднялся по скрипучей лестнице и постучался.

Дверь отворилась.

Девочка лет шестнадцати, темноглазая и светловолосая, в какой-то совершенно нездешней, хорошо сидящей футболке и в летних голубых джинсах, смотрела на меня, начиная уже смущаться.

— Привет, — сказал я, невольно улыбнувшись. — Меня зовут Петр.

Тут из комнаты вышла мать: они были похожи. («Комсомольский значок, белый передничек, — вспомнил я фотку в альбоме. — Как всё меняется»). Мать очень пристально поглядела на меня, потом на дочку, слегка нахмурилась и сказала:

— Здравствуйте, Петя. Я догадываюсь, кто вы и откуда.

Отчего-то при этих ее словах девочка взглянула на меня с тревогой. Но мать перестала хмуриться, распахнула дверь пошире и подарила мне самую доброжелательную улыбку:

— А это Марина. Или вы уже познакомились?

Очень скоро мы втроем уже сидели в несуразно большой, заставленной шкафами комнате у окна, друг напротив друга. Мы пили чай и разговаривали негромко: как мне объяснили, в тесной комнатушке за стеной помещалась больная бабка, которую совершенно незачем было лишний раз тревожить.

— Видите ли, Лариса Васильевна, — очень вежливо объяснял я. — Мне вашу фотографию Олег Анатольевич показывал, еще в Волгореченске.

Лариса Васильевна поглядела на меня удивленно:

— Алик Кураев показывал? И что он этим хотел сказать?

— Не знаю, — честно ответил я. — Просил привет передать.