Дэн Джейкобсон - Богобоязненный

За весь процесс толпа расходилась лишь в двух случаях. Из-за дождя. И в полдень, когда судебное заседание заканчивалось. Обвиняемую выводили из суда и гнали через двор. Зеваки бросались туда в надежде поглазеть на нее. Момент нельзя было упустить: камеры стояли рядом с судом, а когда закончится заседание, с улицы не угадаешь. Ну уж если повезло угадать, зеваки осыпали оскорблениями съежившуюся девочку, плевали в нее, а то и бросали камни. После чего отправлялись обедать.

Сквозь эту же толпу провели и Коба, когда пришло его время стать еще одним свидетелем, одним из избранных.

Малахи был не единственным, кому направили, через специального курьера, повестку. Процесс уже шел к концу, когда стражник явился в дом Хирама. Домочадцы во все глаза смотрели, как он церемонно вручает Кобу бумагу.

Коб внимательно ее прочел. В повестке не указывалось, кто вызывал его. А стражник не удостоил Коба ответом. Он только вздохнул, переступил с ноги на ногу и, многозначительно опустив глаза, стал ждать, когда Коб последует за ним.

Итак, Кобу представилась возможность, уникальная возможность проявить себя.

Но тогда он не мыслил такими категориями. В повестке он усмотрел лишь опасность, никак не надежду на спасение, на преображение и на свободу.

Отчаяние, даже паника, овладевшие им, когда он переступил порог суда, имели одну причину. Он думал, что сограждане только и ждут, чтобы он в лучшем случае выставил себя дураком, в худшем — повел себя так, чтобы все его презирали и ненавидели. Подозревать, что они питают к нему неприязнь, у него не было оснований, тем не менее он был убежден, что любая его оговорка придала бы процессу новый интересный поворот. Ведь у них появился бы новый объект, на котором можно выместить все свои страхи и ненависть. Санни для них — враг с самого своего рождения, враг по крови, ну а подмастерье Коб? И он мог бы стать врагом, если обнаружится, что он в дружбе с христоверами, а значит, предал свой народ.

Наконец выяснилось, кто вызвал Коба для дачи показаний, — сама Санни. Она хотела, чтобы он — благонравный молодой человек, в будущем столп общества — рассказал суду, какая она хорошая девушка. И еще она хотела, чтобы он подтвердил, что она не только неспособна на вменяемые ей злодеяния, но за все время дружбы Коба с Малахи тот никогда не выказывал ни малейшего интереса к ней, равно как и она к нему.

Только и всего. Не так уж многого (и напрасно) она от него ждала. И еще Санни, вероятно, полагала, что Коб должен быть ей благодарен: ведь она по своему целомудрию защитила себя от него той ночью, когда в город прибыл правитель. (Да и его от него самого.) К тому же ей, возможно, казалось (и никакого противоречия она в том не усматривала), что с тех пор, как много месяцев назад ее маленькая грудь касалась его замершей руки, между ними установилось взаимопонимание, мало того, они втайне испытывали друг к другу нежность.

На скамье сидели двое судей. Семь десятилетий спустя Коб на редкость ясно, во всех деталях увидел эту пару. Увидел, как они заняли свои места на деревянной скамье: широкой, с высокой спинкой, высокими подлокотниками. Скамья помещалась чуть выше остальных стульев и столов в зале.

Сам зал при том, сколько там умещалось людей и мебели, в его воспоминаниях казался не просторнее нижней комнаты в его доме в Нидеринге. Единственное оконце в торце света почти не пропускало. Других источников света в зале не было. Санни посадили в угол, поэтому Коб с трудом вспоминал, как она выглядела тогда. В зале царил сумрак, Санни сидела, опустив голову, нечесаные волосы заслоняли ее лицо. Прямо перед ним на двух рядах располагались другие свидетели, по кудрявой голове он узнал Малахи — тот сидел спиной к нему. Один из судейских указал на первый ряд, и свидетели нехотя потеснились, чтобы дать ему место. Коб опустился на прохладные твердые доски. В нос ударил запах зала. К нему пока никто не обращался. Ему еще не сообщили, зачем его вызвали и кто. Он ожидал, что его будут наставлять или задавать вопросы. Но нет. Зал молчал. Он слышал, как кто-то вздохнул, сглотнул, двинул ногой. Потом кто-то еще — он его не видел — украдкой почесался: ш-ш-ш.

Наконец один из судей заговорил.

Говорил мальчик, младший из детей, тот, кто (казалось, всегда) следовал за сестрой, он нарушил молчание. Она была рядом. Сидела, положив руки на стол. Он положил руки на колени. Оба смотрели на Коба. В комнате четко различимы были лишь их лица, они светились, как неяркие лампы, изнутри.