Юли Цее - Орлы и ангелы

Почему же, говорю, он повсюду.

А что такое Первый округ?

Не для нас он нынешней ночью, говорю. Только для продвинутых.

Это что, из-за конторы Руфуса?

Язык у нее заплетается. Я не отвечаю, а она, похоже, забывает, что задала вопрос. Под одним из мостов она останавливается.

Раньше, говорит она, я, стоя под мостом, любила вообразить, будто наверху идет дождь. А значит, нужно дождаться, пока он не кончится. Из-за этого я поздно возвращалась домой.

Свет падает под мост косо, рассекая ее лицо на две половины — светлую и темную. Хватаю ее за руки, выворачиваю их ладонями вверх. Они черны от уличной грязи, ногти тоже, я глажу ее по щеке, улыбаюсь: ты молодчина, отрезать бы тебе волосы, убавить росту, и мы бы почти приехали.

Скажи еще что-нибудь, говорю.

Раньше, говорит она, мне всегда хотелось лошадку. Чтобы родители поняли, что я смогу о ней заботиться, я повесила на балконе полотенце и каждое утро и каждый вечер гладила его, кормила и поила.

И что же, спрашиваю.

Они решили, говорит, что я так играю.

Эти истории, говорю, нравятся мне больше, чем та, с ледяной ванной.

Я была несчастным ребенком, говорит, у меня на балконе до скончания дней моих будет висеть полотенце.

Конечно, говорю, да и жить ты будешь непременно в квартире с балконом.

Она пьяна, вид у нее такой, будто она вот-вот разревется. Это Вена: город, который хватает тебя за плечо и разворачивает на сто восемьдесят градусов, чтобы ты посмотрел назад, в прошлое.

Давай-ка повернем к дому, говорю, дождь кончился.

Украдкой отбираю у нее водку и, поскольку так и не научился выкидывать то, что можно съесть или выпить, осторожно ставлю ее в изголовье бродяге, спящему на скамье в парке.

Поскольку ее ведет из стороны в сторону, держу ее под руку, молча бредем по узким переулкам, и все у нас получается, словно мы гуляем так уже долгие годы. Похоже на танец: отдельная хореография для рук и для ног, для шагов и жестов, и при этом совместное согласованное избегание припаркованных машин, перегораживающих тесные улочки, собачьего дерьма, строительных лесов, выбоин в мостовой, мусора, древесных корней, коварно вьющихся по земле растений. Главное, не разойтись в разные стороны, главное, не сбиться с ритма, главное, сохранить темп, главное, как можно теснее прижаться друг к другу. Мне приходит в голову, что все искусство танца заключается в том, чтобы, оставаясь парой, обходить лежащие на пути кучи дерьма. Наука совместного избегания.

Потом мы оказываемся на Альзерштрассе у перпендикулярно поднимающейся из земли стеклянной платы в узкой металлической раме. Здесь центр Вселенной, здесь зиждется моя персональная земная ось. Теперь я понимаю, для чего мне нынешней ночью нужна Клара.

Ставлю ее по одну сторону от памятника. Она улыбается, она выглядит совершенно счастливой, она смотрит на меня сквозь стеклянную плату так, словно мы собираемся пожениться. У нее за спиной высится угловой дом, в котором родился поэт или, скорее, поскольку это Вена, в котором умер. Мне всегда казалось, что в бельэтаже такого дома должно найтись место для маленького кафе, и я вновь изумлен его отсутствием. Встряхиваюсь и декламирую.

«Есть то, что есть», [10] Здесь и далее строки из стихотворения Эриха Фрида (1921–1988). считываю я с постамента.

Наши взгляды встречаются в стекле. Она не понимает, что я читаю надпись. Свинцово-серую и поддающуюся прочтению лишь при пристальном рассмотрении, да и то только если чужая фигура затеняет стекло с другой стороны. Затягиваюсь сигаретой и повторяю первую строчку.

«Есть то, что есть», произношу я медленно.

Выпускаю дым на плату, он растекается по стеклу и становится похожим на атомный «гриб». Клара смотрит туда же. Потом поднимает брови и принимается хохотать.

«Тсе отч от тсе», говорит она, читая наоборот.

Я чувствую острый укол в желудке — то ли от радости, то ли от горя, то ли просто потому, что я полтора дня не ел. Затягиваюсь так, что искра прожигает фильтр, беру себя в руки.

«Есть то, что есть, говорит любовь».

Вобюл тировог тсе отч от тсе, говорит Клара.

Так мы читаем все строки до самого конца, то есть до самого низу, так что нам приходится присесть на корточки, я наклоняю голову к коленям и вытираю щеки о штаны, стараясь проделать это незаметно. Когда мы читаем стихи во второй раз, я внезапно умолкаю на полуслове. Какое-то время остаюсь на корточках.

Ладно, говорю я потом, хорошо.

Клара огибает монумент и оказывается рядом со мною.