Юлия Добровольская: Голос ангела [cборник]

«Мне часто думалось, что надо бы написать книжку, объяснив, как у меня возникают те или другие страницы, может быть, даже одна какая–нибудь страница», — повторяю я вслед за Генри Миллером.

Каждая история, написанная мною, — каждая! — имеет свою историю. И если все свои истории я рисовала сама — повинуясь какому–либо импульсу, — то одна из них нарисовала мне картинку , которая через несколько лет стала явью…

«МАЛЕНЬКИЙ МЕДНЫЙ КЛЮЧИК, или Очень короткая история без начала и конца» — один из самых первых написанных мною рассказов. Я писала его долго. То есть начала писать, а потом отложила на какое–то время. Пыталась продолжить, но история не давалась мне.

А потом вдруг она сложилась сама собой … И вскоре после этого я встретила и полюбила Мужчину, который оказался похожим на героя моей истории — точнее, на двух ее героев: на Молодого Художника и на бородача. И даже профессия у моего Любимого похожая — он художник–фотограф. Мы счастливы по сей день…

Может, именно поэтому я часто говорю тем, кто мечтает о счастливой взаимной любви: «Рисуй! рисуй своего возлюбленного! тщательней прорисовывай каждую деталь его внешности и души! и как только ты закончишь, он тут же выйдет тебе навстречу».

Середина девяностых.

Лето. За полночь.

Широкий проспект. Огни и шум большого города создают атмосферу если не праздника, то отдыха от дневного напряжения и суеты.

Тротуар отделен от проезжей части рядом больших деревьев и клумбами с цветами и густой травой.

Под знаком «стоянка такси» — несколько машин с зажженными «гребешками». Последней стоит серебристо–белая «альфа–ромео». Постепенно стоящие впереди автомобили разъезжаются, забирая пассажиров, и «альфа–ромео» занимает место первого.

Водитель — худощавый мужчина средних лет, одетый в джинсы и джинсовый жилет поверх клетчатой рубашки с закатанными ниже локтя рукавами. Он сидит откинувшись на спинку и положив руки на затылок.

Его лицо — лицо человека пережившего или переживающего какую–то драму и при этом явного интроверта: чуть сдвинутые темные густые брови; плотно сжатые губы; взгляд, направленный в себя. У него приятная мужественная наружность, его жесты размеренны и скупы.

Тихо звучащая из приемника музыка сменяется тирадой диджея, а та — песней со словами «…что никто никогда не любил тебя так, как я…».

Голос мужчины — тихий, низкий, почти без эмоций, бесцветный — обращен к себе. Речь прерывается долгими паузами.

«И меня никто не любил, как ты… И я никого не любил, как тебя… А теперь я не знаю, люблю ли?.. Правда, не знаю.

Раньше знал — я люблю, ты любишь… мы любим. Порой дыхание перехватывало… И привыкнуть невозможно было. День начинался тобой… я начинался тобой… жизнь начиналась тобой.

Теперь — тебя нет, меня нет… И только жизнь начинается каждый день. А к этому, оказалось, привыкаешь… Инстинкт самосохранения, как сказала бы ты… Чтобы не сойти с ума, не покончить с собой… Просто принять и привыкнуть.

Только почему?.. Почему?!. Кто это придумал? Для чего?.. За что?.. Бог, есть ли Ты?.. Если есть, куда же Ты смотришь? Или мы заслужили это? Чем? Объясни!..

Есть надежда… А стоит ли цепляться за нее? Может, лучше не расслабляться?..

Скоро твой праздник… Неужели последний?..»

Мужчина встряхивает головой, пытаясь прогнать тяжелые мысли, проводит ладонями по лицу.

Снова жизнерадостный голос диджея молотит какую–то чепуху. Мужчина выключает приемник.

К машине подходят четверо подростков — обритых наголо и одетых по–спортивному в майки и кроссовки.

— Шеф, свободен?

— Куда?

— На Озерную и назад. Только быстро, шеф!

— Без «шеф» и без «быстро». И деньги — вперед.

— А че это — вперед? Вернемся — заплачу.

— Я знаю, как вы платите, «когда вернемся».

Один из них достает несколько купюр и показывает водителю. Тон его несколько любезней, чем вначале:

— Вот. Деньги есть, если не верите.

— Вот и заплати вперед. А повезу только одного.

Другой напирает, но тоже сбавив тон:

— А че за правила? Ехать надо. Да поскорей. — Он пытается открыть дверцу.

— Ладно, только вон того милиционера прихватим… Это я себе безопасность обеспечиваю.