Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Ханна — в выпускном классе, но занятия еще толком не начались, американские оккупационные власти еще не издавали никаких распоряжений на этот счет. «Просто душа болит глядеть, как девочка забывает язык», — говорит фрау Хёлер, а она может так убедительно просить, что я отступаю перед силой ее убеждения и отныне по вечерам частенько беседую у себя в сторожке с Ханной по-английски: How are you сегодня, a yesterday, yesterday вы как поживали? И Ханна по-английски же заверяет меня, что поживает очень хорошо и что вчера тоже поживала хорошо.

Вечерами долго не темнеет, и небо иногда словно пылает заревом всемирного пожара, но всемирный пожар миновал, the war is over.

Ax, какая жизнь! Нет больше причин бояться. А локоны Ханны, отцовское наследство, спрыгивают на лоб, и при благоприятном освещении внутренность того или иного локона зажигается отсветом вечернего летнего неба, процедура довольно сложная, но проще сделать нельзя. Очень-очень соблазнительно, однако ревность делает меня неуязвимым для соблазнов. Вы же помните, та американизирующаяся дама, внизу, в городе. Итак, я нечувствителен к вечернему свету, обернутому в локоны Ханны: Sunday, Monday, Tuesday…

«Ваш английский совсем не плох, фройляйн Ханна», — говорю я, но она утверждает, что очень даже плох и становится все хуже. Она опозорится со своим английским, доведись ей поехать в Америку, — словом, все плохо, хуже некуда, и чтоб я продолжал с ней заниматься. В сумерках она даже хватает меня за руку и пытается слегка притянуть к себе, а когда я не поддаюсь, тотчас просит прощения. У нее есть дядя, любимый дядя, и в детстве она частенько заставляла его остаться именно таким способом. Совсем не глупа эта девочка Ханна для своих лет. Или она по наивности произвела меня в своего любимого дядю?

Я выгребаю козий помет. Является фрау Хёлер и заводит со мной разговор о воспитании молодежи, оно и в военные годы никуда не годилось, а сейчас это просто зияющая дыра. Затем фрау Хёлер переходит от молодежи вообще к молодым девушкам в частности. Ничего удивительного в том, что они начинают обожать каких-нибудь мужчин, продолжает фрау Хёлер, одновременно предостерегая от ущерба, который может понести чистая влюбленность, когда обожаемый мужчина слишком поспешно на нее откликнется.

Хо-хо, до чего ж снова усложнилась жизнь после войны! А мы-то думали, что все будет куда как просто. Может, фройляйн Ханна испугалась, как бы я не донес ее матери, что вчера вечером в сторожке она нежно ко мне приблизилась? Может, она решила опередить меня? Или опасалась собственного темперамента? Так ли, иначе ли, теперь по вечерам ко мне стали заявляться еще две девушки, две одноклассницы, а кто их послал, я так и не знаю. Одна из девочек — пухленькая брюнетка, другая — белокурая и стройная, у нее холодный козий взгляд. Обе посланницы тоже, по их словам, не желают окончательно забыть язык и, глядя на пылающее небо, изрекают: «What a prettyness in the sky» [4] Какая красота на небе (англ.). , а фройляйн Ханна говорит: «Excuse me» [5] Извините меня (англ.). , но к чему это относится, я понять не могу.

Я не слишком часто спускаюсь в город, к сыновьям. Из самозащиты. Зачем мне лишний раз подкармливать свою ревность? Фрау Хёлер скоро догадывается, что творится у меня внутри. Уж и не знаю, откуда ей известны Капланы, но она получила от них необходимую информацию.

«Вам не совсем приятно ходить в город, к сыновьям, — говорит она. — Почему бы не привести детей на денек-другой сюда, в садоводство? А с этой задачей никто лучше Ханны не справится. Ведь дети-то при разводе все равно присуждены вам».

Не успел я ни кивнуть, ни согласиться, как все уже совершается по плану, выдвинутому фрау Хёлер. На другой день после обеда Ханна привозит из города мальчиков. Кстати, старший присвоил себе глаза матери, глаза, которые бог то ли благословил, то ли покарал зазывным взглядом, а у младшего глаза, которые вполне могли быть унаследованы от моего семейства. Вдобавок он жизнерадостный мальчик. Зовут их, как я уже говорил, Арне и Ярне, но теперь они желают именоваться Джим и Джо, и фрау Хёлер спрашивает меня: «Так и будем их называть или даже не подумаем?» Я выдвигаю мысль, что мы имеем дело с детскими капризками , а потому можно называть их и на заморский лад, раз им так хочется.

Теперь мальчики часто бывают в садоводстве, делают всевозможные открытия, заводят дружбу с таксой шефа, засовывают ее в старый чулок и ликуют, когда такса начинает лаять прямо из чулка, потому что воображает, будто залезла в кроличью нору. Мальчики никак не могут понять, почему это кошка не ест землероек, пытаются доить коз, козы их отгоняют и бьют раздвоенными копытцами, играют в футбол кочаном ранней савойской капусты или возятся с Ханной, как со старшей сестрой. А фрау Хёлер толкает меня в бок и говорит: «Вы только гляньте, прямо взаправдашняя мать!»