Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Хорошо, что приходит хозяйка дома, фрау Хёлер, и своими цыганскими взглядами разгоняет оцепенение, в которое мы оба впали. Она целиком и полностью поддерживает созревшие груши, которые готовы покинуть дерево, которые любой ценой, даже ценой прохождения сперва через человека и его кишечник, готовы попасть в землю и пустить ростки, и фрау Хёлер решительно не желает принимать в расчет, что мы еще не до конца разобрались с высшими мирами.

Жизнь! Жизнь! Я замечаю, что фрау Хёлер время от времени жалует меня лишней ложкой овсяной каши, я перехватываю время от времени ее взгляды, которыми она окидывает меня, как окидывают запущенного жеребца, который перестал отказываться от корма и, значит, из него еще будет толк. Постепенно я сознаю, что фрау Хёлер внесла меня как некую сумму в свои расчеты. Так, например, она может ни с того ни с сего спросить меня: «А с вашей бывшей женой вы больше никаких дел не имеете, верно?» Я рассказываю ей, как у меня все обстоит и что я не имею больше никаких дел со своей бывшей женой, и фрау Хёлер сокрушается о моей судьбе, а того пуще — о судьбе моих детей, и спрашивает меня, не слишком ли холодно у меня на сердце, ну, поскольку я развелся.

А вот и дочь Хёлеров, ее звать Ханна, и я только сейчас поведу о ней речь. Мать наделила ее для дальнейшего употребления своей стройностью, отец — белокурыми волнистыми волосами, а вот кукольным личиком Ханна обзавелась по собственному почину, из собственного взросления. Когда мы встречаемся в доме или в саду, фройляйн Ханна мечет в меня взгляды, которыми девочки награждают обычно лишь артистов театра и кино, но я-то ничуть не похож на артиста. Фройляйн Ханна, по-видимому, не замечает, что моя роль не из фильма, а из жизни: мужчина средних лет, еще довольно бойкий, отец двух мальчиков и пока ни в кого не влюблен.

Не открывайте мне, пожалуйста, дверь, говорит фройляйн Ханна, когда мы одновременно покидаем кухню после еды. Неужели я, по-вашему, упитанная двадцатилетняя особа, которой подобают такие заботы? Своими словами Ханна добивается, что я нарекаю ее стройной особой семнадцати лет, которой очень даже подобает, чтобы перед ней проворно вскакивали и распахивали дверь, когда она хочет выйти из кухни. Семнадцать и стройная — мне удались два прямых попадания, за что фройляйн Ханна награждает меня сверкающими взглядами.

На другой день я работаю в малиннике, а малинник расположен в нижнем конце нашего райского сада, и само собой выходит так, что фройляйн Ханна присоединяется ко мне. Мы какое-то время идем рядом, потом она вдруг сообщает: «Вы не думайте, будто я за вами бегаю, просто я хочу отвыкнуть от семенящих шажков и освоить размашистую походку». И фройляйн Ханна снова принуждает меня потчевать ее комплиментами, и я не скуплюсь на комплименты, я говорю: «Кто посмеет сказать, будто у фройляйн Ханны семенящая походка, тот пусть лучше не попадается мне на глаза».

Не стану утверждать, что мне в тягость подобное обожание со стороны молоденькой девочки. Напротив, ее обожание временами помогает мне справиться с ревностью, которая грызет меня с тех самых пор, как я узнал, что женщина, некогда принадлежавшая мне , сейчас попала в руки американцев.

А фрау Хёлер в те времена представляет собой дочку-мать, из тех, что еще и сами хоть куда, из тех, что подыскивают зятя, но, если дочь оплошает, смогут без особого труда ее заменить, — словом, она продолжает вынашивать на мой счет определенные планы.

Как-то раз я наставляю на путь истинный некоего американца, который проник в садоводство и возомнил, будто находится в джунглях. Фрау Хёлер стоит неподалеку и слушает, как я беседую с этим человеком по-английски.

«Я слышала, вы говорите по-английски», — говорит она мне потом. Прикажете врать? Свой школьный английский я не по доброй воле усовершенствовал на Эгейских островах, я общался с моряками и купцами на Наксосе, какое-то время жил на этом острове, и, когда я от доски до доски перечитал те немногие книги на немецком, которые там можно было достать, когда заучил их почти наизусть, я принялся читать английские книги, которые получал от доброжелательных островитян. Так, например, зубной врач Синзимос дал мне «Похождения пилигрима» и «Мост Ламмермур» Вальтера Скотта, и я читал эти английские книги до тех пор, пока не проник в значение незнакомых слов, освоив общий ход действия.

Фрау Хёлер считала вполне допустимым, что вслед за вторжением американцев английский вполне может стать вторым государственным языком. «Мой муж — гуманитарий. Ну латынь, ну греческий, понимаете, а английский для него — язык плутократов. Я была бы очень вам признательна, если бы вы хоть изредка после конца работы немножко болтали с Ханной по-английски».