Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Ах, да! Теперь я вспомнил. Много лет тому назад, возвращаясь домой, отец нашел птенца, беспомощного и едва оперившегося. Он взял его с собой, принес домой и кормил мучными червями до тех пор, пока птенец не научился летать и не стал ручным. Синица улетала и каждый раз возвращалась на балкон, если ей посвистеть. Это была настоящая сенсация.

— Да, — сказал Вольди. — И, как рассказывала твоя мать, настоящее свинство. Твой отец не обращал никакого внимания на мучных червей, которые прели на солнце и размножались, пока в один прекрасный день, как каша, не расползлись по всему балкону. Однажды вечером, когда твоя уставшая мать вернулась с работы и вошла в квартиру, ей навстречу устремились полчища копошащихся белых червей, перелезших через порог балкона на палас. С тех пор она почувствовала физическое отвращение к увлечениям твоего отца.

Я вспомнил, что у матери тогда случился нервный припадок.

— Одной синице не под силу было справиться со всеми червями, — сказал я. — Зато пара синиц с детенышами пожирают за день целую тысячу червей. Жаль, что на балконе не было гнезда.

— Ты неисправим, — сказала «большая лысина» со смехом. — Горой стоишь за своего отца.

— Я люблю его, — сказал я.

Тут Вольди, выпрямившись, встал передо мной. В обеих руках у него было по сумке, на лысине — берет. Мне показалось, что он не выглядел бы таким безобразным, будь у него хоть капельку побольше волос на голове. Посмотрев на меня глазами таксы, вымаливающей кусочек колбасы, он сказал:

— Мы с твоей матерью любим друг друга. У нас много общих интересов, мы дополняем один другого. Мы можем говорить с ней часами о нашей работе. Мы нужны друг другу, мы друг друга воодушевляем. Поверь мне, я люблю твою мать.

— Я тоже люблю свою мать, — упрямо возразил я.

«Большая лысина» усмехнулась и заявила:

— Наконец-то у нас с тобой появилось хоть что-то общее.

Иногда, несмотря на свои стрессы, мать требовала показать ей тетради. В спешке она не замечала, что я подсовывал ей прошлогодние. «Большая» же «лысина» дарила мне один за другим миниатюрные автомобильчики. За хорошее поведение.

Итак, это было спокойное, хотя и не самое лучшее время в моей жизни. Я так мучился от угрызений совести, что даже мать вскоре спросила, уж не завелись ли у меня глисты?

Со временем я стал известен в новом районе как «выгульщик собак». Ребята все чаще стали дразнить меня и задавать неприятные вопросы.

— Что-то тебя в школе не видно, — спрашивали они. — Разве ты ходишь в другую? В какой класс?

Мунцо, несмотря на фарш, чувствовал себя в качестве контейнерной кошки неважно. Иногда мне казалось, что он на меня обижается. Он очень изменился, и я не мог понять почему.

Однажды, когда я снова собрался идти с ним гулять, я увидел, что у дома № 46 собрался народ. Люди о чем-то взволнованно говорили друг с другом. Я пробрался через толпу и услышал, что в № 46 завелась контейнерная кошка и что это, мол, безобразие. Комендант какое-то время терпел ее, думая, что она будет ловить крыс. Но кошка эта крыс не ловит, а все время проводит в вестибюле, лежит на почтовых ящиках, лентяйка такая. Не дай бог, она бешеная. Недавно она прыгнула на голову почтальонше, пришлось вызывать врача. Собаки тоже из-за нее нервничают. Необходимо принять какие-то меры. Я страшно испугался.

В этот день Вольди, «большая лысина», должен был вернуться из своей очередной заграничной поездки. Мать решила ехать в аэропорт встречать его.

— Собирайся, Раульчик, — сказала она. — Поедем пораньше, посидим в ресторане, поедим мороженого и посмотрим, как взлетают и садятся эти большие птицы.

Ехать мне не хотелось. Я сказался больным и лег в постель. Мать очень удивилась.

— Что-нибудь серьезное? —спросила она.

— Нет, нет, — ответил я.

— Может, отвезти тебя в поликлинику?

— Нет, нет.

Она села на край кровати и приложила руку к моему лбу. Температуры у меня не было. Я взял ее мягкую руку и поцеловал в ладонь. Кажется, я видел это в каком-то фильме, а может быть, мне хотелось показать ей, что я ее люблю. Мать сначала растерялась, потом бросилась мне на шею и стала целовать меня. Немного всплакнув, она сказала:

— Я знаю, мой мальчик, тебе со мной было не всегда легко. Сначала этот развод, потом эти хлопоты. Ты страдаешь от этого. Поверь мне, мы с Хайнером мучили друг друга. Мы были оба виноваты и не виноваты. Он был красивый парень. Я влюбилась в него, когда мне было восемнадцать лет. Моей матери он не нравился. Она так долго говорила мне об этом, что я назло ей вышла за него замуж. Но мы не подходили друг другу и слишком поздно это поняли. Мы оба еще молоды Неужели мы должны страдать друг от друга, обманывать тебя и дурачить себя в течение многих лет?