Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Болтовня почтальонши утешала Элизабет, и под конец она сказала:

— Можешь уйти, я ничего с собой не сделаю. Вот если бы не дети… А так я ничего плохого не сделаю, можешь уйти.

К этой теме они никогда больше не возвращались. Но с того дня их связывала общая тайна. А вот теперь, когда возник Якоб Ален, хоть и не француз, но все-таки человек с французской фамилией, Элизабет Бош невольно вспомнила про острова и про белый отель, за окном которого кричат чайки, красные и синие, а некоторые даже большие, прямо как канюк.

Элизабет захотелось с кем-нибудь отвести душу. Эрна Лаутенбах меня поймет, подумала она, поймет да и присоветует что-нибудь. И Элизабет пошла к Эрне.

Лаутенбахи сидели перед телевизором, муж — с бутылкой пива, жена — без сил после многотрудного дня.

— Вот хорошо, что ты пришла, хочешь пива или, может, стопочку домашней наливки?

Элизабет не захотела ни пива, ни домашней наливки, посидела вместе с ними часок перед телевизором, а когда фильм кончился, так и не смогла заговорить, хотя хозяин ушел спать и хотя Эрна сказала ей:

— До чего ж ты исхудала, приходи почаще.

— Хорошо посидели, — ответила Элизабет и без всякой связи добавила: — Время утекает словно вода, обратно не зачерпнешь.

— Да, да, — закивала Эрна, — больно много всего набирается, а ты знай себе крути педали в любую погоду, с газетами и с журналами. Больно много набирается.

Дорога вела Элизабет Бош мимо бургомистрова дома. Она не собиралась к нему заходить, но в гостиной у Раймельта еще горел свет, она помешкала, торопливо прошла мимо и снова повернула назад.

В такую пору Раймельт, конечно, не ждал гостей.

Был уже одиннадцатый час. Он прилег не раздеваясь на диван и сразу уснул. Когда Элизабет вошла, он испуганно вскочил.

— Я не знала, что ты уже спишь, у тебя свет горел и дверь была не заперта.

— Да нет, я просто прилег малость отдохнуть.

Раймельт придвинул ей стул. И вот оба они сидели в маленькой комнате, где вещи были разбросаны как попало.

— Ты плохо выглядишь, — наконец заговорила женщина.

Бургомистр замахнулся на муху и подумал: уж верно, ты не затем ко мне пришла, чтобы это сказать.

— Почему ты не сходишь к врачу? — спросила Элизабет.

— Да и ты выглядишь не лучше, — огрызнулся Раймельт и замахнулся на ту же самую муху.

Потом он встал и налил водку в две рюмки.

— Это средство пока еще неплохо помогает.

Он разинул рот, опрокинул туда содержимое своей рюмки и передернулся. С ним и впрямь творилось что-то неладное. По вечерам, возвращаясь домой, он падал в чем был на диван, глядел в потолок и размышлял на тему: а что будет, если я возьму и уйду из деревни? На кладбище он велел соорудить новый ритуальный зал — на общественных началах, разумеется. Хотя бурый уголь подступал к деревне все ближе, нельзя было и дальше заставлять людей собираться в старом зале, где через прохудившуюся крышу дождь падал прямо на гроб. Раньше его бы это не тронуло. Времени не было для такого рода забот, а были сплошь неприятности с упрямыми крестьянами. Одному он вообще дал пинка под зад, потому что тот нес всякую ересь, когда у них создавался сельскохозяйственный кооператив, его тогда чуть не выперли за грубость и политическую слепоту. Ну и выперли бы, эко дело. Раймельт не держался за свое кресло. Но вот извиняться — да, да, на общем собрании его заставили публично извиниться! Приперлись все до единого, чтобы послушать, как он будет бормотать свое извинение. Слишком высокая цена за кооператив, в котором дела как не заладились с первого дня, так до сих пор и не ладятся.

А Элизабет Бош было хорошо вот так сидеть у Раймельта. Она увидела, что на сундуке валяется его куртка, и сказала:

— До чего ж теплая.

Он не понял, к чему она клонит. Если она сейчас скажет: «Давай сойдемся», я напьюсь от радости, подумал он. Сам я этого никогда не скажу, но если она первая скажет… С этим типом из Гамбурга у нее все кончено, я давно уже понял. Деревню, правда, сковырнут с земли, но не беда, отстроимся в другом месте. С ней бы я где хочешь отстроился. А Элизабет думала: он меня поймет, он только с виду такой ершистый, а жизнь его порядком помотала, из-за жены угодил в тюрьму, а она ему потом даже пакетика кофе не прислала из своей Америки. И снова думает Раймельт: надо перекинуть дощечку, чтоб она смогла перейти ко мне через канаву, но ничего умного ему в голову не приходит, и он молча опрокидывает еще одну рюмку.

— Тебе налить?

— Я от водки дурею.