Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

— Ну что ж, желаю счастья, — сказал Раймельт.

— Верно, так оно и будет, — ответила женщина.

И ушла.

— В другой раз извести меня заблаговременно! — крикнул бургомистр ей вслед, но Элизабет уже не услышала.

При всех шероховатостях и сложностях в отношениях между государствами и системами существовали также определенные правила. В конце концов, каждый хотел жить, каждый отыскивал средства к существованию. Берлин, снова и снова Берлин. И никто не мог бы сказать, какая судьба уготована этому городу. Стена, она же государственная граница, достопримечательность для глав государств и для туристов — посмотрите туда, посмотрите сюда, — с одной стороны вся расписанная, с другой — бдительно охраняемая. Одни только кролики хорошо себя чувствовали в подстриженной траве ничейной земли.

Якоб Ален не верил в полное уничтожение. Однажды земля еще станет прекрасной, просторной и без заборов. Но будущее в новом тысячелетии его как-то не волновало. «Чтоб немножко солнца над Эльбой и вместе пройти жизнь до конца» — однажды написал он Элизабет. Она в ответ: «Опять ты говоришь глупости».

А сама украдкой достала школьный атлас детей, нашла эту реку и нашла этот город. Ей так хотелось узнать, как ему там живется и что значат слова: горы где-то кончаются, а вот море…

С помощью брата Якоб снял комнату в районе Пренцлауэрберг. Квартира принадлежала одной разведенной женщине. У нее в Западном Берлине жил дядя, а друг дяди был постоянным клиентом Бернарда Алена. Якоб платил за комнату в той валюте, которая больше устраивала женщину, и обе стороны были довольны.

Полуночник — в двадцать четыре часа здесь, потом туда, а через полчаса снова обратно. А между дорогой туда и обратно лежал штемпель пограничного контроля. Ален уже и не помнил, откуда у него взялась идея попробовать вот так, то ли заметка в газете, то ли новости по телевизору, то ли разговор с товарищами в порту. Целую неделю — путешествовать между двух пограничных столбов.

Брату он сказал:

— Знаешь, иногда мне кажется, что мы стоим на мосту, машем кораблю, но с корабля никто не машет в ответ.

И брат на это:

— Ну уж ты, со своими завиральными идеями. — Бернард Ален считал всю затею Якоба чистым безумием.

— Безумие не безумие, — отбивался Ален, — но я этого хочу.

— Только, бога ради, не делай глупостей, — предостерегал брат. — Ихняя полиция и суд церемониться с тобой не станут. А лучше всего — выкинь ты эту женщину из головы. Мало их, что ли, между Гамбургом и Мюнхеном?

Якоб смеялся над страхами своего брата. На вопрос, уж не собрался ли он часом жениться на этой женщине из Саксонии, отвечал беззаботно:

— Само собой.

— А она, она-то за тебя пойдет?

Так, напрямик, Якоб Ален еще ни разу о Элизабет Бош не говорил. А чего им, собственно, ждать? Вот поэтому он и снял комнату в восточной части города, чтобы обо всем договориться.

— Думаю, да, — отвечал он.

Квартира оказалась на втором этаже, окнами на задний двор. С вокзала Элизабет приехала на такси. Комната была большая, высокая и темная. Со двора несло лежалыми костями — там были подсобные помещения мясной лавки. Кругом высились грязные стены других домов. Стены подхватывали каждое слово, сказанное во дворе, каждый удар по мусорным бакам и несли кверху. Элизабет всякий раз вздрагивала. Ей чудилось, будто ее заперли здесь навсегда, хотя, надо сказать, хозяйка оказалась душевной женщиной, не задавала лишних вопросов, сварила хороший кофе.

— Я целый день на работе, располагайтесь как дома, — сказала она, дала Элизабет ключ и ушла.

Элизабет хотела сбежать, но не могла ступить ни шагу. Дева Мария, думала она, дева Мария! А это значило: почему я делаю так, как хочет он? Детям будет стыдно за свою мать. После чего она опять вздрогнула, потому что внизу, у мясника, взвизгнула какая-то женщина. Элизабет передвинула стол к окну, поставила стулья по-другому, порылась в своей большой сумке, достала оттуда все, что привезла: пироги, маринады, салями, — и принялась есть, есть. Когда он придет, она прямо так и скажет: «Не забивай мне голову своими фантазиями, черные чайки, синие чайки, ерунда какая. Каждый живет, где живет, пусть так оно и останется».

У нее вдруг отлегло от сердца. Все очень просто, она — глупая баба, а Раймельт — умный мужчина. Нечего тебе там делать, сказал Раймельт. Он прав, так оно и есть.

Проверка на границе тянулась сегодня бесконечно, паспорт разглядывали дольше, чем всегда. Таможенник заставил выложить на стол все предметы из портфеля, спрашивал, не везет ли он журналов, кассет. Когда Якоб начал выходить из терпения, молодой человек строгим голосом ему сказал: