Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

— Что бы то ни случилось, я должен дойти до тутового дерева и спасти свою жену с детьми — думал он, освещаясь лицом в свете молнии и оглушаясь в шуме грома и ливневого дождя. Его сердце чуть не разорвалось, когда услышал крики о помощи Сарвигульнаргиса и тройняшек, которые видимо сидели над тутовым деревом, ожидая спасателей.

— Поэт Подсудимов ака-а-аа! Дадасыы-ыы! Где Выы-ы-ыы?! Вы живы-ы-ыы?! — кричала Сарвигульнаргис во вес голос, которым она пела прекрасную арию «Отмагай тонг» из оперы «Тахир и Зухра».

— Я здее-еесь, моя милая-ааа! Береги наших трудновоспитуемых тройняшее-ееек! Спасите мои рукописи, ибо они бесценны! Если останетесь в живых, через многие годы вы сможете продать мои рукописи на аукционе за бешенные зеленые деньги-и-ии! Каждый лист моих пожелтевших рукописей могут уйти с молотка не менее, чем по полтора миллиона долларов СШа-аа-аа! Страшно разбогатеетееее! Не спускайтесь с тутового дерева-аа-а и ждите терпели-и-иво-о-о! Вот-вот должны прилететь на вертолете «Апачи» доблестные спасатели-и-ии нашей Державы! — крикнул Поэт Подсудимов во всю глотку.

Но тут он споткнулся обо что-то, и, увидев опухший синий труп Гуддаводжитходы, сильно испугался и невольно завопил в ужасе, глядя на труп у которого глаза остались открытыми. Эти открытые белые глаза без зрачков напоминали ему раскрывшиеся коробки белого золото, то есть хлопка.

К счастью, Поэт Подсудимов проснулся в дупле тутового дерева и спешно поблагодарил Бога за то, что этот кошмар произошёл во сне, а не наяву.

После ужина Гурракалон включил телевизор детям, которые порвали портрет великого демократора страны, и обратился хромающему Ильмураду:

— А ну-ка, сынок, подними брючину, посмотрим, что с твоей ногой.

Ильмурад не смог поднять брючину, так как она крепко прилипла к ране, которая превратилась в язву. Увидев это, Фарида снова заплакала.

— Милая, принеси теплую воду и тазик — сказал Гурракалон.

Фарида принесла то, что просил Гурракалон, и велела Ильмураду, поставить ногу в тазик. Когда Ильмурад стоял на одной ноге в тазике, Фарида осторожно начала поливать теплой водой рану, которая прилипла к брюкам. Гурракалон принес аптечку. Когда с помощью теплой воды рану удалось отделить от брюк, они содрогнулись, увидев раны Ильмурада. Гурракалон очистил раны, обработав их йодом и зеленкой, потом перевязал их бинтом. Фарида смотрела на раны сына сквозь горючие слезы и проклинала злого сапожника Абу Кахринигмана бужур Каландар Дукки Кара булут Ибн Абдель Касума, который нанес её сыну удар шилом в ногу.

После перевязки Ильмурада уложили в постель. И Мекоила с Зулейхой тоже. Дети быстро уснули. Гурракалон с Фаридой легли спать отдельно, закрыв дверь на засов и выключив свет. За окном сиял синий, холодный диск луны. Вдалеке лаяли собаки.

Фарида первой начала разговор:

— Хорошо, что нам удалось вовремя освободить нашего сына из руки палача Абу Кахринигмана бужур Каландар Дукки Кара булут Ибн Абдель Касума. Это благодаря тебе, конечно. Ты — наш семейный герой, похожый на Рембо, который спас американских солдат во Вьетнаме, и который, испытывая на каждом шагу опасность, блуждал один сквозь труднопроходимые джунгли, где ливни льют как из ведра.

Дорогой, а где ты научился так хорошо драться?.. — спросила она, глядя не на Гурракалона, который лежал отдельно, а в потолок, как будто потолок был сделан из стекла, и она видела его сквозь этот стеклянный потолок. Гурракалон, усмехнувшись, ответил:

— Жизнь меня научила драться, жизнь, милая. То есть в детстве и в юности мне тоже, также как и другим уважающим себя ребятам, приходилось постоять за себя. Потом армия, учеба в университете и всё такое. Там тоже приходилось много драться. Эх-хе, сколько ран и ушибов я получил в те годы, подумать только! Сколько крови я потерял! Как на линии фронта! Однажды сокурсники мои попросили меня, чтобы я поучаствовал на спортивном состязании по боксу за деньги. Я согласился. Потому что стипендия не устраивала меня, а тут была возможность подработать. И вот я вышел на любительский ринг под музыку «Кштака кштак ротонла». Этот турнир проводился тогда подпольно в заброшенном клубе за городом. Там было много народу, и все приветствовали меня как доблестного гладиатора. Особенно, когда ведущий назвал мое имя и мои данные. Я вышел на ринг и снял фуфайку и сапоги. Потом повесил портянки на канаты. Увидев моё худое тело, люди испугались. Особенно женщины. Потому что я был тогда тощий как Буратино. Зеленые жилы мои были видны издалека, и моему сопернику пересчитать мои ребра не требовалось большого труда. Мой вид, конечно, не мешал мне, наоборот, помогал, устрашая моего соперника. Несмотря на это, я махал руками, которые были похожи на палки, на которые надетые большие боксерские перчатки. Публика меня прозвала «Узником» и зашумела: