Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

Бедное лоховое дерево, грит, жалобно простонала и дуфффф! — рухнула на землю, подняв огромное облако пыли.

Несмотря на старые обиды, мы с моей женой-пташкой полетели грит, навестить Гурракалона, который, попав тогда в автокотострофу, лежал в больнице. Мы сели на подоконник, и я пару раз стукнул клювом в окно палаты а он, ну этот самый Гурракалон, сидел в обнимку грит, с одной женщиной по имени Фарида Гуппичопоновна и целовал её взасос.

— Какое бесстыдство! — сказала моя птичка, и мы улетели обратно на родину, то есть в Таппикасод.

Через некоторое время мы покинули родину, и вот уже год живем в эмиграции. Здесь в городе нам хорошо. Врачи грит, не ходят с рогатками в руках, наоборот, кормят нас крошками хлеба, не попадающими в рот пациентов, которые не могут есть самостоятельно. А мы, грит, получаем гуманитарную помощь. Недавно главрач таащ Космодромов дал, грит, нам бесплатную квартиру-скворечник, которую построили пациенты совместно с врачами. Теперь, грит, мы — городские, и у нас, грит, в скворечнике растут двое прожорливых птенцов. Живем здесь, и иногда, сидя на ветке с моей пташкой-женой, с ужасом вспоминаем, грит, те голодные и холодные дни, которые мы пережили на родине, там, в далеком Таппикасоде. Вспоминаем иногда, грит, жалкое гнездо из сухих трав, которое растрепал злой ветер, лихо раскачивая высокие тополя, на ветвях которых мы жили под открытом небом, промокая под холодным дождём, боясь грома и молнии. Тут, грит, спокойно. А я говорю, иногда я тоже сижу где-нибудь на скамейке и тихо тоскую по родине. Хотя, говорю, здесь хорошо кормят, но родина — роднее, даже если там лютует тотальная безработица и царит политический хаос. Я, говорю, тоскую по реке, где, шумно крича, летают чайки над водой, поглядывая на лету то туда, то сюда. Тоскую по местам, где я бегал босиком над глубокими оврагами по тропинке со своим шкафом на спине, наполняя свою белую рубаху ветром, словно парус старинного фрегата, и радостно кричал: «Жить жиить! Житталалу лалула! Жить жиить! Житталалу лалула!». Я тоскую по лунным полям, где я часами сидел со своим шкафом на спине, прихлопывая москитов и глядя на луну и на далекие звезды. Я хочу умереть на родине, и пусть мои односельчане во главе с Гурракалон-акой похоронят меня на берегу реки Тельба-дайро. Я хочу, чтобы после похорон односельчане поставили мою шкаф-квартиру на моей могиле в качестве надгробного памятника, где будет жить словно поэт-отшельник, мой одинокий бедный дух.

— Да-а-аа, грит птичка, очищая свой клюв маленькой ножкой со сросшимися когтями, родина тянет к себе ты прав, Далаказан. Особенно осенние рисовые поля, где колышется на ветру, словно желтое море, рис, склоняя свои созревшие, отяжелевшие колосья и летает стая птиц над полями, где, громыхая своим бункером, огромный комбайн собирает урожай.

Тут подходит один пациент-журналист, в поношенной тюбетейке, напяленную на лоб, и, держа в руках микрофон, говорит, здравствуйте, я грит, великий журналист и главный редактёр газеты «Осторожный». Хотелось бы узнать ваше мнение о деятельности нашего многоуважаемого главврача Космодромова, которого я уважаю больше, чем своего родного отца, пожалуйста.

— Нет, товарищ реактор — сказал я, с опаской оглядываясь вокруг. Я не хочу, чтобы меня снова арестовали. Я политикой не занимаюсь.

В зале поднялся шум, и мы с ред…актёром газеты «Осторожный», побежали в зал, чтобы узнать, что там происходит. Глядим — а там великие политические императоры — пациенты и их жалкие лакеи дерутся, колошматя друг друга табуретками по голове. Услышав о драке душевнобольных, прибежали врачи, воспитатели-каратисты с черными поясами, с дубинками и электрошоками в руках. Дико завывая, пронзил наши уши тревожный звук сирены. Воспитатели во главе главврача тааща Космодромова быстро расправились с душевнобольными политическими лидерами и их лакеями, усмирив их и связав с помощью рубахи с длинными рукавами.

С приветом,

Прочитав письмо Далаказана, Фарида с Гурракалоном задумались. Они не знали, смеяться им или плакать.

Не успели Фарида и Гурракалон прочитать письмо Далаказана, как хромой почтальон Тузанов, пришел снова и попросил прощения, за то, что потерял по дороге второе письмо Далаказана, выронив его из своей кенгуровой сумки, которую погрызли голодные крысы. Почтальон дал письмо Фариде.

— Не стоит переживать, Тузонов-амаки. Мы не обижаемся на Вас, наоборот, спасибо Вам, что принесли письмо нашего соседа, не выбросив его в мусорный бак — сказала Фарида.