Морис Дрюон - Сильные мира сего

Врожденная у Фернанды склонность постоянно жаловаться на свою судьбу усилилась. Гардеробщица уже успела забыть, как несколько месяцев назад, боясь потерять кусок хлеба и впасть в беспросветную нищету, она готова была пойти на все, лишь бы избавиться от беременности; теперь необходимость отречься от собственных детей стала для нее источником горя. Пересчитывая по привычке свои родинки, она предавалась нелепым фантазиям: «В сущности, имея сто тысяч франков, я бы их сама прекрасно воспитала». Раскладывая на витрине пеленки для новорожденных, она глотала слезы.

Первое время Фернанда часто приходила по вечерам на Неаполитанскую улицу, чтобы расцеловать близнецов. Сильвена встречала ее без всякого восторга, то и дело шикала на нее и старалась поскорее выпроводить.

– Ведь я как-никак крестная мать, – жаловалась Фернанда.

Но вскоре она лишилась и этой горькой утехи.

Сильвене хотелось наслаждаться жизнью, веселиться, скорее вознаградить себя за время, которое она так глупо потеряла в дни вынужденного изгнания.

Она считала, что богатства ей хватит если и не на всю жизнь, то, уж во всяком случае, лет на пятнадцать… А через пятнадцать лет она либо станет великой актрисой, либо сделает выгодную партию. И потом – она тогда уже состарится или, чего доброго, даже умрет.

Не будь у Сильвены денег, ей пришлось бы не меньше полугода бегать высунув язык в поисках контракта. Теперь же текущий счет в банке позволял ей элегантно одеваться и держать себя независимо; она могла непринужденно сказать нужному человеку: «Приходите ко мне вечерком выпить бокал вина, и мы обо всем поговорим». Вот почему она сразу же получила роль в пьесе, которая шла в «Варьете». В театральных кругах еще помнили о ее прошлогоднем успехе.

– Вы так блестяще дебютировали, – говорили ей. – Где это вы пропадали?

Близнецы мешали Сильвене. Квартира была слишком мала для двух колыбелей и двух служанок. Сильвена разыскала какую-то женщину, жившую возле Мальмезона и бравшую младенцев на воспитание. Актриса считала, что она полностью выполнила, свой долг перед двумя никому не нужными малютками. «Благодаря мне, – думала она, – они получат такое воспитание, какое им никогда бы и не снилось, живи они у собственной матери». Она находила свое поведение вполне достойным и считала, что во всей этой истории поступает безупречно. Разве не по ее милости деньгами старого богача пользуются несколько человек, которые в них сильно нуждались? Только так и следует поступать!

И не было ничего удивительного в том, что Сильвена все чаще подумывала, как бы ей избавиться от Люлю.

– Еще немного сахару, ваше преподобие? – спросила Жаклина, и на ее тонких бледных губах появилось нечто вроде улыбки.

– Благодарю вас, сударыня, я уже положил достаточно, – ответил отец Будрэ.

Он наклонил чашечку, в которой лежало четыре куска сахару.

– Как же это сочетается со святостью жизни, ваше преподобие? – с легким лукавством спросила Жаклина.

– Но я вовсе не святой, сударыня, куда там! Я бы еще мог, пожалуй, приблизиться к истинно святой жизни, останься я таким, каким был в двадцать лет, или если бы, скажем, я с тех пор стал лучше. Но мне думается, в большинстве своем люди всю жизнь только и делают, что утрачивают надежды и чаяния, присущие им в двадцать лет. А я не настолько обуян гордыней, чтобы считать, будто представляю исключение из общего правила.

Ему показалось, что он говорит слишком серьезно о себе, и он со смехом добавил:

– К тому же я ужасно люблю сладкое…

Поистине доминиканец, присланный к Жаклине отцом де Гранвилажем и посещавший ее уже почти два месяца, выглядел человеком необычным. У этого рослого шестидесятилетнего мужчины под белой рясой явственно обозначался живот. Опускаясь в кресло, он не разваливался, а сидел прямо. Он был совершенно лыс, почти без бровей и ресниц, щеки на его массивном лице обвисли, тяжелый подбородок утопал в жирных складках шеи. О таких людях говорят: неладно скроен, да крепко сшит.

Он происходил из крестьян и не скрывал этого.

– Меня часто спрашивают, не родственник ли я маркизу де Будрэ. О нет! Я вовсе не знатного происхождения. Я из небогатых Будрэ: шестеро моих братьев трудятся, обрабатывая землю в Артуа, а я счел себя вправе трудиться на ниве господней.

В этом человеке не было и следов томного аристократического благочестия, свойственного настоятелю монастыря отцу де Гранвилажу. И все же отец Будрэ был по-своему не менее величествен.