Морис Дрюон - Сильные мира сего

Наблюдая всю эту суету, Люлю довольно улыбался, покорно сносил, когда его кто-либо задевал локтем, и, просовывая руку за пристежной воротничок, то и дело поглаживал шею.

Когда мало-помалу в доме все наладилось, Сильвена уселась в кресло и спросила горничную:

– Есть еще в доме виски? Есть? Отлично, принесите.

Она налила Люлю и себе, а затем сказала, поднимая бокал:

– Впервые за шесть месяцев, разрешаю себе выпить… А знаешь, милый Люлю, в общем иметь детей не так уж плохо! Хотя случались дни, когда мне было совсем не до смеха, поверь.

– Ты сильно страдала?

– А как ты думаешь? Кажется, я так кричала, что слышно было во всей деревне. Второй появился на свет только через четыре часа после первого.

– Бедная крошка! – проговорил Люлю, не переставая улыбаться.

Затем он вытащил из внутреннего кармана пиджака длинный конверт и протянул его Сильвене со словами:

– А вот и то, что я тебе обещал!

– Мне думается, я это вполне заслужила, – проговорила Сильвена, в свою очередь улыбаясь.

Она взяла конверт, вскрыла его, взглянула на извещение из банка Леруа и красивую чековую книжку в кожаном футляре. Улыбка сползла с ее лица.

– Как? Только один? – спросила она.

– Что один?

– Один миллион!

– Ну конечно, – буркнул Люлю.

– Нет, милый Люлю, так не пойдет, – возмутилась Сильвена. – Ведь ты обещал мне миллион, если я тебе подарю ребенка. Я же подарила тебе двух. Стало быть…

Люлю нахмурился, покачал головой, выпустил изо рта колечко дыма.

– Вот если ты их официально признаешь своими детьми, – снова заговорила Сильвена, – если ты их признаешь, тогда другое дело.

– Нет… Нет… Во всяком случае, не сразу. Я не хочу, чтобы вся семья ополчилась на меня. Но я подумаю, подумаю. И в один прекрасный день без лишнего шума сделаю это…

– Не рассказывай мне сказок, – раздраженно заявила Сильвена, принимаясь шагать по комнате взад и вперед. – Если ты их немедленно не признаешь, тогда – по миллиону на каждого ребенка. Я не отступлюсь. Никогда нельзя знать, что может произойти с нами. Я обязана обеспечить их будущее. Не то смотри, я тебе их подкину, и выпутывайся как знаешь… Ты просто не хочешь понять, что значит воспитать двух детей! Я родила их, чтобы доставить тебе удовольствие…

В конце концов Люлю уступил, подумав про себя: «А в общем не такая уж это большая для меня сумма! Сколько денег я растратил по пустякам! На сей раз по крайней мере существуют дети. А потом я заключу выгодную сделку с хлопком и верну всю сумму».

Тем не менее он счел нужным предупредить:

– Ну, уж теперь, моя милая, тебе на некоторое время придется перестать смотреть на Люлю, как на дойную корову.

– Но я у тебя больше ничего не стану просить, мой дружок.

– В таком случае по рукам!

И Моблан отдал распоряжение о выдаче второго миллиона.

Чтобы выполнить этот приказ, Адриену пришлось продать часть ценных бумаг, принадлежавших Люлю.

Анни Фере, неизменно благоразумная, когда дело касалось других, посоветовала Сильвене забрать вклад из банка Леруа.

– Лучше, чтобы люди не знали, как ты распоряжаешься своими деньгами. Я бы на твоем месте обратила их в трехпроцентную ренту, это сейчас единственно надежные ценные бумаги.

Сама Анни Фере, после того как неожиданно разбогатевшая Сильвена вручила ей сто тысяч франков, немедленно поселилась на улице ла Помп в безвкусно обставленной квартире с кроваво-красными обоями и обитыми белым атласом креслами; в каждом углу Анни развесила фотографии, на которых она была снята в декольтированных платьях.

Что же касается приобретения небольшого загородного дома, о котором Анни давно мечтала, то она решила отложить это до другого раза.

Фернанда также получила сто тысяч франков. Она сделалась совладелицей магазина трикотажных изделий на Монмартре и одновременно исполняла там обязанности старшей приказчицы. Дело оказалось вовсе не таким выгодным, как ей расписывали; Фернанда проводила целые дни в магазине, и перед ее окном с утра до вечера сновали обитатели квартала, которых она совсем не знала, хоть и работала на соседней улице пять лет подряд.

В квартале Монмартр, никогда не сталкиваясь друг с другом, обитали, если можно так выразиться, представители двух различных миров. Жизнь одних протекала при дневном свете: это были вечно озабоченные люди, походившие то ли на жителей предместий, то ли на провинциалов, привратницы, постоянно сидевшие на пороге домов, или плохо причесанные женщины, торговавшиеся из-за мотка ниток стоимостью в несколько сантимов. И Фернанда очень скоро начала с сожалением вспоминать о представителях другого мира, чья жизнь протекала при электрическом свете: у них всегда был довольный вид, они возвращались к себе на рассвете и, беря пачку сигарет, оставляли на чай десять франков.