Морис Дрюон - Сильные мира сего

– Клуб «Эксельсиор», бульвар Осман, – приказал он.

В клубе Моблан переходил из зала в зал и сообщал всем своим друзьям необычайную новость.

– Шутник! – восклицали они, похлопывая его по плечу.

Вечером, едва дождавшись открытия «Карнавала», он отправился туда, чтобы поведать Анни Фере о радостном событии. Певичка отменно сыграла свою роль.

– О, меня это не удивляет! – воскликнула она. – Сильвена писала мне, что толста, как башня. Бедная девочка! Родить двойню! Да ты у нас еще хоть куда, мой милый Люлю!

– Это произошло в тот вечер, когда я был мертвецки пьян, ведь ты сама видела, – ответил он с виноватым видом.

Несколько дней подряд Моблан приставал к каждому встречному:

– Ставлю двадцать против одного – вам нипочем не угадать, что со мной произошло…

И он смеялся громче, чем его собеседники.

Княгиня Тоцци пустила в ход острое словцо «липовые близнецы», а Лартуа забавлял им весь Париж.

Банкирам Леруа, у которых Люлю открыл счет на миллион франков на имя мадемуазель Дюаль, эта история вовсе не показалась смешной.

– Дорогой Люсьен, позволю себе заметить, что твой вклад может в конце концов иссякнуть, – сказал Адриен Леруа, который был всего лишь на полтора года моложе своего дяди и держался с ним скорее как двоюродный брат, а не как племянник. – Не забудь, что неудачная кампания против Шудлера, в которую ты соблаговолил втянуть и нас, нанесла ущерб твоему капиталу. Ты, конечно, помнишь, сколько выбрал денег за прошлый год, в частности во время твоего пребывания в Довиле, – ты немало истратил уже и в этом году. Не заводи себе слишком много детей, мой милый, не советую! Ты, конечно, и без меня знаешь, что среди финансистов у тебя имеются не только друзья, и если в один прекрасный день возникнут затруднения…

– Какие затруднения? Какие враги? – вскипел Моблан. – Ты имеешь в виду Шудлера? Теперь мне на него наплевать.

Затем он насмешливо спросил:

– Скажи, пожалуйста, мой милый Адриен, ты, видно, совершенно уверен, что умрешь позже меня? Иначе чего бы ты так заботился о моих интересах?

Две недели спустя Моблан с букетом роз в руках встречал на Лионском вокзале Сильвену.

Она вышла из вагона в сопровождении «подруги», которая несла на руках двух младенцев.

У Сильвены был цветущий вид.

– Я очень быстро поправилась, – прощебетала она.

– Так вот они какие, эти милые крошки! – воскликнул Люлю, щекоча своим кривым указательным пальцем щечки близнецов. – Как! Тут мальчик и девочка? Выходит, я не понял, я думал – оба мальчики.

– Да нет же! Ведь я писала уже в первом письме: девочку зовут Люсьенна, в твою честь, а мальчика – Фернан, в честь его крестной матери Фернанды. Оказывается, ты не читаешь моих писем!

– Как ты можешь так говорить, моя крошка! Я их читаю внимательнейшим образом. Но ведь ты все время говорила о них во множественном числе, ты постоянно писала «близнецы», «близнецы»… Со дня получения телеграммы эти близнецы в моем представлении так и остались мальчиками. А вы, мадемуазель, – обратился Люлю к «подруге», – выгладите хуже, чем перед отъездом.

У несчастной Фернанды в горле комком стояли слезы, она судорожно прижимала к груди двух своих младенцев, которых ей предстояло через несколько минут окончательно потерять; подавляя волнение, она силилась улыбнуться.

– О, знаешь, Люлю, Фернанда вела себя чудесно, – поспешно вмешалась Сильвена. – Она так заботилась обо мне, так ухаживала за мной, совсем себя не жалела.

Они шли вдоль перрона; впереди – Сильвена под руку с Люлю, позади – Фернанда с младенцами. Моблан и Сильвена напоминали супружескую чету, возвращающуюся из церкви после крещения детей.

В такси Люлю спросил:

– Надеюсь, ты не собираешься их сама кормить?

– О нет! У меня не хватит молока, – ответила Сильвена.

У дверей своей квартиры Сильвена четырежды облобызала Фернанду, взяла у нее из рук близнецов и сказала:

– Спасибо за все, дорогая! Ты была для меня сущим ангелом. Не знаю, что бы я без тебя делала. Обязательно позвони мне завтра утром.

Няня, которую по просьбе Сильвены наняла Анни Фере для ухода за детьми, уже ожидала хозяйку. Утром из фешенебельного магазина «Труа картье» прислали две колыбели – одну розовую, другую голубую.

С полчаса Сильвена хлопотала вокруг младенцев: распоряжалась, куда поставить колыбели, давала указания няне, назначала часы кормления; а в это время горничная, ломавшая себе голову над тем, как ей теперь обращаться к хозяйке – «мадемуазель» или «мадам», распаковывала чемоданы.