Вероника Черных - Икона

– И Вера дышит? – спросила Светлана Терпигорева.

Водитель сплюнул.

– Дышит ведь, – подтвердил. – А сердце бьётся редко-редко.

– Как редко?

– Удар в полминуты, кажись. Ненормально это. Чёрте что.

Он снова содрогнулся, покосился на дом и признался приглушённым голосом:

– Страшно. Стоит вся как бы каменная, икону к груди прижала – не отодрать!... Поневоле рука тянется перекреститься, а ноги – в церковь рвануть. А ну, как Бог есть?

– Теперь-то понял, что есть? – строго вопросила его бабушка Фрося. – А то всё – опиум, отсталость, пережитки. Вот тебе и опиум, и пережитки от Бога всё.

Водитель не ответил. Закрылся в ЗИМе. Светлана храбро направилась к калитке, за ней потянулись остальные. Завидев чужаков, Жучка жалобно тявкнула и спряталась в конуре, словно складывая с себя полномочия сторожевой собаки.

Делегация робко подобралась к двери, открыла её, попав в заставленные банками и утварью сенцы. Шедшая впереди Светлана взялась за ручку второй двери и резко вдохнула прохладный воздух, набираясь решимости. Дёрнула на себя. Чуть ли не на цыпочках вошла, затаив дыхание.

Несколько шагов – и перед ней в свете дня и включённой люстры стоит Вера – так, как стояла ночью. И глаза открыты!

Подол платья от впущенного воздуха не шевельнулся, как и волосы.

Возле Веры стояла со шприцом в руке женщина в белом халате. Светлана её узнала – врач Александра Вадимовна Водовскова. За столом, всё ещё заставленном посудой и едой, сидела другая женщина – медсестра. Она что-то писала на листе бумаги. Лоб её блестел от пота.

Александра Вадимовна растерянно смотрела на шприц в руке. Толстая стальная игла была сломана.

– Не протыкает, что ты будешь делать… – промолвила она. – Уже третий шприц! Кожа-то холодная, прямо ледяная! А мышцы словно льдом налились – не проткнёшь! Никогда такого не видела! На столбняк совсем непохоже. Я прослушала сердце – вы записываете?

– Записываю, Александра Вадимовна.

– Феноменально! Очень редкое сердцебиение! Раз в двадцать две секунды! Это просто невероятно! Нет, мне надо присесть.

Она присела за тот же стол со шприцем в руке и только тогда заметила Светлану и остальных.

– А вы что тут делаете? –строго прикрикнула она. – Посторонним не положено! Уходите сейчас же! Через пять минут милиция приедет, ещё арестует вас! Идите-идите! И помалкивайте, пока хуже чего не стало!

Светлана Терпигорева прижала к груди руку.

– Александра Вадимовна, – выдавила она, не в силах отвести глаз от статуи, в которую оборотилась её подруга. – Что же Вера-то – живая или… как?

Водовскова сумрачно посмотрела на неё, пожала плечами.

– Живой труп, – констатировала она. – И труп лежал во льду несколько дней. И у него бьётся сердце и работают лёгкие.

– И ещё он примёрз к полу, – добавила медсестра, стуча зубами. – Страх какой… Пойдёмте ж скорее отсюда, Александра Вадимовна, пожалуйста. Я всё записала.

– И что, отодрать её от пола невозможно?

Водовскова пододвинула к себе исписанный листок.

– И это тоже, – кивнула медсестра и взглянула на остолбеневшую компанию. – А ну-ка, подите-ка вон, – велела она. – Вам же ясно сказали – сюда нельзя. Если будут нужны ваши свидетельства, милиция вас найдёт.

– Ступайте, ступайте отсюда, – поддакнула Александра Вадимовна, не поднимая головы. – Нечего тут… И помалкивайте. Сами знаете, что за это вам будет: закон о религии пока никто не отменял.

– Указ, – поправила медсестра, но врач устало отмахнулась:

– Всё равно.

Компания развернулась и, толкая друг друга, выпроводилась вон со двора. Жучка не тявкнула, не зарычала – лишь внимательно проводила гостей чёрными глазами, закрыв зубастую пасть.

На перекрёстке, где надо было расходиться, все остановились.

– Вот и посмотрели, – сдавленно произнёс Лёшка Герсеванов. – И чего теперь делать?

– Прямо хоть комсомольский значок на помойку выкидывай, – поёжилась Полина, невольно оглядываясь на крошечный издали дом Карандеевых.

– Погоди выкидывать, – одёрнула Революция Леонидовна. – Тут разобраться надо.

– Чего разбираться? – твёрдо сказала бабушка Фрося. – Просила у Бога наказания – вот и получила. Теперь стоять будет, пока прощения не вымолит.

– У кого? – машинально спросил Лёша.

– У святителя Николая, надо полагать, – уверенно ответила бабушка Евфросиния.

Революция Леонидовна ошарашено таращилась на неё, не узнавая забитой, едва видимой и слышимой старушечки в этом монолите правды. Вот ведь что чудо делает… И что, действительно, теперь делать? О чём думать? Как? И вообще: каким оружием теперь можно сражаться с этим опиумом для народа – Богом Праведником и Его Праведницей Матерью?