Дуглас Кеннеди - Покидая мир

— Уже нет. Я написала профессору Сандерсу в университет Новой Англии. Он сразу же ответил, рекомендовал вас с наилучшей стороны и просил вас с ним непременно связаться.

Вот она, палка о двух концах, это мое поступление на работу: знала же, что придется о себе рассказать, что потребуются рекомендации. И понимала, что мои коллеги там, на востоке, сразу узнают, где я теперь обосновалась. Они в свою очередь сообщат об этом Кристи… хотя едва ли она до сих пор общается с Сандерсом, а уж я придумаю, как убедить его никому не давать мой адрес.

Миссис Вудс продолжала:

— Он же посвятил меня и в подробности того несчастного случая. И уверил меня, что это был срыв, связанный с тем, что вы оказались в невероятно сложных обстоятельствах. Я так вам сочувствую. Я даже представить не могу, как…

— У меня нет привычки бросаться на людей, — перебила я. — Зато я люблю книги… и так много времени провела в библиотеках…

Через десять минут я получила работу. Плата была четыреста восемьдесят долларов в неделю, за вычетом двадцати семи процентов федерального налога, да еще десять процентов отчислений штату Альберта, — это означало, что я стану получать в неделю триста пятьдесят долларов чистыми. Меня это вполне устраивало, так как ежемесячные мои расходы составляли тысячу триста долларов. Хотя жалованье из университета Новой Англии продолжало поступать на мой банковский счет (профессор Сандерс, очевидно, проигнорировал мое указание прекратить это), я приняла решение не касаться этого резерва. Я сократила расходы до минимума, но в разумных пределах, не ограничивая себя в необходимом, чтобы не чувствовать себя нищей. Наоборот, мне было даже интересно принять этот вызов самой себе и поискать, в чем можно себя урезать: например, вместо того чтобы проводить по часу в кафе ежедневно, я решила пару раз в неделю воздерживаться от таких выходов. Важнее для меня было то, что работа давала перспективу по восемь часов в день заниматься чем-то другим, кроме копания в собственных мыслях. Немного дипломатии — и я сумею стать идеальной коллегой для остальных сотрудников, при этом вежливо, но непреклонно отклоняя любые попытки контактов, выходящих за рамки нейтрального обмена репликами о работе и погоде.

А если кто-то в библиотеке вдруг проявит интерес к моему прошлому…

Но никого в библиотеке мое прошлое не заинтересовало. Наоборот, все мои новые коллеги оказались дружелюбными, но весьма сдержанными, никто не делал попыток сблизиться. Они явно старались выказать мне свое расположение, но в то же время я замечала, что они обращаются со мной бережно, как с хрупкой фарфоровой куклой, которая может разбиться от неосторожного прикосновения. После экскурсии по библиотеке, проведенной миссис Вудс, меня передали с рук на руки жилистой, сурового вида женщине, по имени Бэбс Милфорд, заведующей сектором каталогов.

— Мы решили, учитывая ваше образование и опыт, что вы способны на большее, чем простое перекладывание книг с полки на полку. Поэтому вас определили ко мне. Люди, как правило, считают, что каталоги — это скучища. Но я не из их числа — и надеюсь, что вам эта работа тоже понравится.

Бэбс была уроженкой канадских прерий. Она выросла на небольшой ферме близ Саскатуна. Резкий, прокуренный голос (при каждом удобном случае она устремлялась на улицу подымить) и язвительные интонации, как мне показалось, довольно точно отражали ее отношение к жизни. Ей было основательно за пятьдесят — вдова, две взрослые дочери жили в Торонто и, насколько я могла судить, не поддерживали близких отношений с матерью. Бэбс почти не рассказывала о себе, сведения просачивались лишь изредка, как случайные капли влаги, выступающие на бетонной балке. Все же она упомянула как-то, что брак ее был не слишком удачным, а внезапная смерть мужа от инфаркта шесть лет назад наступила как раз тогда, когда они решили развестись.

Об этом Бэбс поведала мне лишь после того, как мы проработали бок о бок целых четыре месяца. Да и то не откровенничала, а бросила пару фраз как бы невзначай. Я тогда обновляла перечень всех изданий Апдайка, имевшихся в нашей библиотеке, и Бэбс спросила меня, «не тот ли это парень, что вечно пишет о неудачных браках». За ее нарочито простецкой речью скрывались глубокий ум и отличное знание книг… но она поддерживала то, что я назвала про себя «стилем канадских прерий», подразумевающим, что умничать неприлично и лучше уж притвориться наивным провинциалом, чем выставлять напоказ свой интеллект.