Ханс Хенни Янн - Угрино и Инграбания и другие ранние тексты

( Входит ученик. )

Ученик.

Пришла какая-то дама, желает с вами поговорить.

Петерсен.

Неужто меня ждет дама?

Ученик.

Очень красивая.

Петерсен.

Если она хочет поговорить со мной, пусть войдет.

( Ученик уходит. )

Анна( через некоторое время появляется на пороге ).

Простите меня, пожалуйста.

Петерсен.

Я вас не знаю.

Анна.

Возможно, вы меня не видели; но я, помнится, часто замечала, как дергаются ваши руки, вцепившиеся в перила моста.

Петерсен( удивленно ).

Вы, должно быть, очень наблюдательны.

Анна.

В такие минуты движения ваших запястий не подчинялись воле, а вены были натянуты совершаемой работой.

Петерсен.

Зачем вы мне это говорите?

Анна.

Разве вы не чувствуете, что это во благо - когда находится человек, который принимает возвышенный облик одной из рук, ставших чересчур сильными, потому что их владелец утратил власть над ними?

Петерсен.

С чего вы решили, что мои руки есть нечто большее, чем я сам? Откуда - то сострадание, с которым вы явились ко мне? За счет каких сил вы живете и обретаете подобное знание? Я вообще не понимаю, как могло случиться, что вы оказались передо мной и говорите подобные вещи!

Анна.

Ваши руки кричат.

Петерсен.

Продолжайте! Непостижимо! Вы стоите передо мной и разглагольствуете о моих руках! Как такое понять: что бывают люди, которые ходят по улицам, и приглядываются к другим, и этих других изучают?!

Анна.

Вы часто занимаетесь своими руками, уговариваете их отказаться от своеволия. Вам приятней всего видеть их сжатыми в кулаки: тогда, по крайней мере, они успокаиваются...

Я долго не понимала, чем так привлекают меня ваши руки. Порой мне казалось, они принадлежат тирану и могут без содрогания, не потеряв свою форму, пролить кровь. Едва подумав об этом, я чувствовала отвращение, и мысленный образ был настолько сильным, что я уклонялась от встречи с вами и не могла понять, как другие прохожие без опаски к вам приближаются. А еще я думала: эти руки терзают себя, прижимаясь к железной решетке, потому что попали к человеку, который не осуществит их предназначение, ибо он - не император, не король и даже не полководец.

Петерсен.

Как странно вы говорите! Как странно!

Анна.

Вы, однако, не допускали, чтобы они, ваши руки, покрылись пятнами крови, пусть и воображаемыми, - или допускали ненадолго. Было так много покоя во всем, что они делали; они и впрямь подходят для умелой работы, которая прирастала бы под ними. Я воображала, что вы исполнили бы свое предназначение, перекатывая камни, - такие у вас ширококостные и жилистые руки; но уже на следующий день я думала о них по-другому. В голову мне приходили самые удивительные мысли; но как бы они ни ветвились, всегда присутствовал образ этих властительных рук - что-то хватающих, претерпевающих, становящихся Мастером... Я испугалась, когда ясно это поняла. Наверное, потому что уже догадывалась: эти руки не дадут мне покоя.

Петерсен.

Мы оба чего-то не понимаем! Видите ли, мы не придем ни к какому выводу относительно упомянутого вами «предназначения»; мы не сумеем согласовать наши мысли и привести их к общему знаменателю!

Анна.

Руки слишком упрямы. Они склонны к насилию. Они - господа ; они таят в себе страсти и готовы выплеснуть их на посторонних людей... Эти руки приходили в мои ночи, ложились на меня, чтобы меня придавить; в них угадывалась алчность, перетекающая ко мне; но между нами не существовало моста, и руки должны были что-то сделать.

Они давно знали, что должны чем-то проявить себя передо мной, и только ждали удобного случая. Они также знали, что я всегда была и буду здесь... И тут откуда-то выпал новорожденный. Они подхватили его, подняли. Из их жестких, властительных форм излилась такая любовь! Они так уверенно оказывали вспоможение, ни секунды не медля! Все происходило как бы само собой. И это обстоятельство оказалось решающим. Я теперь знала, что существуют руки, в которых благородно всё - даже их превосходство над другими и непозволительное вожделение к чужому.

Петерсен.

Почему вы приписываете вожделению благородство? Или я вас неправильно понял? Вы ведь имели в виду вожделение, которое пробуждается в пальцах вора - или в его глазах, когда они видят блестящие драгоценности... Или то вожделение, которое вздыбливается между ляжками мужчины... иногда, если он видит женщину... Или другое, стиснутое мальчишескими руками - когда руки эти еще живут сами по себе, независимо...