Александр Беатов - Время дня - ночь

— Кроме всего прочего, — продолжал следователь, — Соседи, из квартиры, что напротив, видели тебя именно в этих ботинках!

"Вот дурак!" — сказал себе опять Сашка. — "Видно с логикой у него не всё в порядке: если они меня итак узнали, то неужели им было важно обращать внимание на мои ботинки… Явная "липа"…

Но Саша опять промолчал.

"Мели Емеля…" — подумал он про себя.

Кагебэшник, видно, почувствовал, что его доводы не убедительны.

— Говори, сукин сын, с кем ездил! — Взорвался он, снова подходя к своей жертве.

— Я же сказал вам…

— Врёшь! — оборвал его Невмянов. — Называй всех своих сектантов!

Другой начальник, до сих пор молчавший, поднялся из-за стола, подошёл к Сашке.

— Вот что, парень… — задушевным голосом начал он, после паузы, которую предоставил ему, первый экзекутор. — Мой тебе совет: отвечай на вопросы товарища Невмянова так, как он требует… Не то тебе придётся плохо. Я знаю твоего отца ещё с тех времён, когда он был начальником ЖЭКа… Он — бывший военный! Ветеран войны! Инвалид! Очень хороший и добрый человек! Скольким людям помог! Я всегда считал, что и сын у него будет достойным. Неужели я ошибался?…

Он замолчал, прошёлся перед Сашкой взад — вперёд. Невмянов стоял рядом, ожидал, как Сашка среагирует, видимо, чтобы продолжить запугивать, после того, как его коллега закончит играть свою партию "добренького дяди".

— Ты знаешь, парень, — продолжал "добренький", — Я тут работаю начальником Отделения больше двадцати лет… Я многого навидался… Ещё никому не удалось отвертеться… Особенно, если его удостаивают вниманием такие высокопоставленные Органы, откуда специально из-за тебя прибыл товарищ Невмянов… Ты понимаешь, о каких Органах идёт речь? — Он остановился перед Сашей.

— Понимаю… — ответил Саша тихо, в лад елейной речи начальника милиции.

— Ты, наверное, смотрел фильмы про чекистов и наслышан о том, как обращаются с теми, кто попадает на Лубянку? — так же спокойно задал он вопрос и замолчал в ожидании подтверждения.

— Да… — ответил юноша.

— Наверное, ты наслушался о "правах человека", думаешь, что будешь кому-то нужен… — продолжал начальник всё тем же тоном. — Вся жизнь у тебя, парень, ещё впереди… А тут — всё перечеркнёшь… Сгноят в психбольнице… И ведь никуда не денешься… Даже родители теперь тебе не в силах помочь… Всё равно из тебя вытянут всё, что нужно. Лучше говори сейчас. Там разговор будет короткий. Попадёшь туда — конец. Это я тебе говорю. Я знаю! Я сам работаю в этой системе. Поверь мне, парень… Я очень уважаю твоего отца… Иначе бы не стал с тобой так разговаривать… Я понимаю, что по молодости ты мог запутаться, подпасть под чьё-то влияние… С кем не случаются ошибки?.. Мы хотим помочь тебе во всём разобраться… Тебе и твоим родителям, которые незаслуженно пострадали… Если ответишь на наши вопросы, то сразу же отпустим домой…

"Как же! Отпустите так сразу! " — подумал Саша, — "Так я и поверил! Нет, вы ещё не весь спектакль разыграли! Ведь ещё не было серьёзных угроз!"

И Саша почувствовал, вдруг, даже какое-то разочарование от того, что представил себя выходящим из милиции, возвращающимся домой, с чувством совершённого предательства к родителям, которые тоже его предали… Нет! Ему вовсе не хотелось сейчас возвращаться домой! Нет! Теперь не может всё так легко обойтись!

— …И тогда на этом, я тебе лично обещаю, дело против тебя будет закрыто… — продолжал увещевать начальник милиции. — И товарищ Невмянов тебя отпустит домой… Так ведь? — Он вопросительно посмотрел на кагебэшника.

Но его товарищ почему-то даже не подыграл коллеге, не сказал "да", считая, видимо, что сломить Сашку должен отнюдь не какой-то начальник районного Отделения милиции.

"Ах, вот оно что!" — Сашку только сейчас неожиданно и со всей очевидностью озарила догадка. — "Они же хотят инкриминировать кражу всем моим друзьям, раскрутить громкий процесс, очернить и дискредитировать верующих, выплыть на гребне поднятой волны, выслужиться перед начальством, заработать лычки на погонах! А из меня сделать стукача и лже-свидетеля! Уж тогда-то точно, не отпустят… Тогда-то буду бегать, как шавка, по их первому зову… Сам-то по себе я им даже и не нужен… Они хотят подцепить Санитара, о котором, видно, сообщила мать… Полагают, что я должен перед ними трепетать, умирать от страха…

Саша внутренне возмутился, но удержался, чтобы среагировать на змеиные уловки, и следуя своей теории защиты, снова промолчал, лишь настроился внутренне на худшее, приготовился вытерпеть всё и до конца — как бы ни повернулось дело. Ему вдруг стало любопытно, чем всё может закончиться: захотелось испытать себя, кто он: человек или мразь. Не так часто жизнь предоставляет такой классический случай, так хорошо иллюстрированный в фильмах про стойких революционеров, брошенных в жандармские застенки, или про пытки советских пленных в гестапо…