Эта параллель, пришедшая юноше в голову, невольно вызвала у него улыбку: "Вот, теперь, и он — как все они, до него… "
"Кто же тогда эти?" — подумал он и взглянул на Невмянова, — "Жандармы? Фашисты?"
— Ах, тебе, блядь, смешно!!!" — и кагебэшник, всё это время пожиравший глазами свою жертву, вдруг неожиданно поднял кулак и опустил его Сашке на голову — так, как со злости или от досады ударяют по столу. И тут же, не медля ни секунды, он нанёс другой удар: его кулак больно ударил по правой Сашкиной скуле, отчего голова его метнулась и треснулась затылком о стену; кулак же соскользнул — прошёлся ещё и по горлу.
От боли Саша схватился было за шею, но быстро отпустил руку, не желая показывать, как ему больно, положил назад, на колено.
"Ах, вот как?!" — подумал он, глядя, как оба начальника замерили комнату шагами, а он, однако, продолжал сидеть, не издав ни звука. — "Нет, вы не жандармы и не фашисты! Вы хуже! Вы — чекисты!"
— Ну! Будешь говорить?! — Невмянов снова стоял рядом, согнувшись перед Сашкой и приблизив жирное лицо, с азиатским разрезом глаз, к Сашиному.
"Так ведь я этого ждал!" — подумал Саша. — "Иначе и быть не могло! Главное не показывать вида, что боюсь и что мне больно. Иначе — пропал!"
— Что вы хотите от меня?
— Называй, кто твои сообщники! Называй имена всех твоих знакомых, друзей! К кому ты ездил в Киев? Адреса… Имена… Телефоны… Кто звонил, когда пришли тебя арестовывать? Где был вчера? Куда уезжал на велосипеде?
— У меня нет сообщников… Я не обкрадывал своих родителей…
— Врёшь!
— Нет, не вру. Я врал бы, если бы стал говорить то, что вы от меня требуете!
Невмянов схватил Сашку за волосы, стал трясти, больно мотать голову из стороны в сторону.
— Говори, сучий сын! Сгною! Живым не вернёшься, падло!
Он бросил Сашкину голову, особенно рванув напоследок волосы, отошёл.
— Ну?! — грозно повторил он, резко возвращаясь и уставившись волчьими глазами в глаза Сашки.
Подследственный, не моргнув продолжал смотреть в лицо зверя. Он уже научился выдерживать взгляд психиатра, когда на вопрос: "А сегодня ты пил таблетки?" — отвечал искренне: "Да", потому что действительно их пил, хотя и специально для этого случая", и потому не отводил глаз от пожиравших его зрачков врачихи…
Невмянов выпрямился, шагнул в сторону, резко дёрнул дверь.
— Васнецов!
Через пол минуты вошёл молодой милиционер, что привёл Сашку.
"Небось, недавно только Школу Милиции закончил", — подумал Саша. — "Думал, верно, что будет защищать людей, стоять на страже законности, заниматься благородным делом…"
Милиционер взглянул на Сашку.
— Увести! — приказал кагебэшник.
Саша поднялся и направился к двери.
Его продержали в той же камере ещё несколько часов. Саша потерял счёт времени. Однако, решив дотерпеть до конца, он даже не испытывал чувства голода. Лишь в голове творилось невообразимое. Всё это время его мозг не переставал прокручивать детали прошедшего допроса, прочно засевшие в памяти до мелочей, включая интонации прокураторов. Голова болела от утомления, усталости, недосыпа. Тело чесалось от клопиных укусов, болела шея после нанесённого удара…
Взглянув на окно, под потолком, ему вспомнилась комната Сони. Пришла на ум где-то слышанная фраза: "Лучше в тюрьме со Христом, чем без Христа на свободе". Неужели они полагают, что он выдаст им хотя бы одного человека?..
Саша закрыл глаза и ему отчётливо привиделось то, как он молился вместе с Соней. Как пламя свечи играло по стенам их тенями…
"Брат, тебе не следовало причащаться…" — всплыл в его сознании робкий упрёк девушки.
"Вот почему всё так обернулось!" — подумал он. — "Сначала хотел икону унести из храма, а потом, не покаявшись, причастился! И девушку подвёл… Уехал, а она там осталась… "
Саша стал мерить камеру шагами.
"Соня!.. Соня!.. Ведь она же — святая!.."
Второй допрос проходил наедине с Невмяновым в другой большой полу-тёмной комнате-зале, вероятно предназначенной для летучек или общих собраний сотрудников.
Кагебэшник опять угрожал, тряс парня за волосы, выкладывал перед ним лист бумаги и карандаш.
— Пиши явки! Немедленно! — кричал он.
Сашка сидел молча. Не отвечал, не двигался. И Невмянов подходил, бил по голове наотмашь, скользящим ударом.
"Это, чтобы следов не оставалось", — говорил про себя Сашка, продолжая сидеть молча. — "Знает, как надо, гад…"
Эта сцена повторилась раз пять. И "в бессильной злобе" один раз Невмянов зачем-то даже скомкал пустой лист бумаги, бросил под стол, но затем опомнился и положил перед Сашкой новый.
Читать дальше