Александр Беатов - Время дня - ночь

Вдруг он не выдержал взгляда, поворотил свои глаза вбок, и не глядя на Сашку, уже как-то по инерции, как заевшая пластинка, упавшим голосом повторил:

— Называй явки… С кем ездил? У кого останавливался? Кто звонил утром? Кто научил, что отвечать? Пиши все имена…

Более Саша не удостоил его никаким ответом.

Прошло минут пять полной тишины.

Докурив сигарету и посидев ещё несколько минут в безмолвии, Невмянов медленно поднялся, открыл дверь.

— Васнецов! — крикнул он. — Уведи!

Часа через два Сашку повели на допрос в третий раз. Он оказался в том же кабинете, где был утром, таком же накуренном. За столом находился начальник Отделения, игравший роль "добренького".

Он сказал, что сейчас Сашку отпустят домой, но перед этим — по закону — он обязан заполнить протокол.

И начальник стал быстро писать свидетельский протокол показаний Сашки по делу о краже. Он задавал вопросы, записывал ответы Сашки — то есть делал то, что следовало бы сделать в самом начале и чем следовало бы закончить… В конце протокола он записал:

"Имею крест и религиозные книги, занимаюсь радиотехникой, являюсь католиком-бабтистом [2] Ошибочное написание слова "баптист" сознательно сохраняется в том виде, как было записано рукой начальника 91-го отделения милиции, — примечание Автора . Учусь на Подготовительных Курсах МГУ. Работаю во Дворце пионеров и школьников с детьми. Хожу в церковь и костёл."

— Прочти и напиши: "С моих слов записано верно" — подпись и дата! — приказал начальник.

Саша хотел было сказать, что некоторые сведения относятся скорее к его личной жизни, чем к делу о краже, но подумал о том, что он "засвечен" уже итак "по уши", — так что подпись его дела не изменит; да и, кроме того, пусть видят, подумал он, что он не скрывает своих убеждений и готов под ними расписаться.

И молча сделав это, он тем самым показал, что все попытки склонить его на сотрудничество в будущем будут тщетны.

— Подожди в коридоре! — сказал начальник, пряча протокол в столе. — Товарищ Невмянов хочет тебе кое-что сказать. — Он поднялся, обошёл вокруг Сашки и сам открыл перед ним дверь.

Оказавшись в ярко освещённом электрическим светом коридоре, хотя ещё и в здании милиции, но уже будучи свободным человеком, Саша почувствовал облегчение, глубоко вздохнул. Он прошёл к лестнице. Там было несколько стульев. Чувствуя утомление и усталость, он сел. Какие-то люди поднимались и спускались по лестнице, проходили мимо Сашки. На втором этаже находился паспортный стол, начинавший свою работу вечером. И те, что приходили сюда для оформления прописки, вряд ли подозревали, что в кабинетах, рядом, избивают ни в чём неповинных людей, а на первом этаже находится карцер, с нарами и клопами.

Сашка не заметил, как к нему подсел Невмянов.

— Ну, ладно, парень… — начал он, — Ты на меня зла не держи! Такая у меня работа.

Сашка молчал. Теперь ему более, чем раньше, было не о чем с ним разговаривать.

— Мой тебе совет: держи язык за зубами, что было. Не то будет хуже, — перешёл Невмянов на прежний галс. — С работы, я бы на твоём месте ушёл. С такими убеждениями работать в детском учреждении нельзя. Подумай об этом серьёзно. Люди, как ты, обычно идут в дворники, сам знаешь. Не говоря уже о высшем образовании. Тебе оно ни к чему… Ты меня понял?

Сашка презрительно молчал, не удосуживая преступника в законе ответом.

Наконец, тот понял, что больше не добьётся от парня ни единого слова, поднялся и пошёл прочь.

А Сашка, посидев ещё с пол минуты, встал и медленно побрёл к выходу. Когда он прошёл половину пролёта, на лестничной площадке его внимание привлекла знакомая фигура, с опозданием отвернувшаяся от Сашки лицом к окну.

Это было оно — лицо, без эмоций, которое когда-то, властно уставившись, говорило: "Ну, колись, падло!" — а затем потребовало отречься от своих слов; — лицо, без всякого сомнения, принадлежавшее стукачу Борису, из психбольницы. И находился он тут, по всей очевидности, для того, чтобы опознать Сашку.

"Вот зачем им нужно было, чтобы я задержался в коридоре!" — догадался он.

Саша прошёл мимо, остановился у окна дежурного, чтобы получить обратно свои вещи: часы, зачем-то надетые утром по инерции на руку, ремень от штанов. В дополнение ему даже выписали повестку.

— А печать? — спросил Сашка, взяв затёртый клочок бланка, с неразборчиво надписанной его фамилией.

— Ты, что, твою мать, парень, назад захотел?!.. — ругнулся в ответ милиционер. И Саша вспомнил его голос. Это был тот, кто, арестовывая его, спросил: "Небось всё под током?"