Лоренс Даррел - Клеа

А что до искусства, я всякий раз твержу себе: покуда они заняты разглядыванием шутих из фейерверка, именуемого Красотой, ты должен успеть впрыснуть им контрабандой пару кубиков истины прямо в вену, как злой болезнетворный вирус! Проще сказать, нежели сделать. Сколь медленно мы научаемся понимать парадоксы! Даже и я не дошел еще до нужных палестин; однако же подобен той маленькой храброй экспедиции: «Хотя мы были еще в двух днях пути от водопадов, мы вдруг услышали вдалеке их нарастающий смутный гул». Ах! кто того заслужит, получит рано или поздно из рук добрейшего Госдепа свидетельство о перерождении. Каковое дает обладателю право все и вся получать совершенно бесплатно — сей приз специально прибережен для тех, кто ничего не хочет. Небесная, видишь ли, экономия — странно, что Ленин ни словом о ней не обмолвился! Ах! эти длинные лица отечественных муз! Костлявые бледные дамы в ночных сорочках и бусиках, раздающие особо рьяным чай и печенье с сезамовой посыпкой.

Общественное мнение! Давай-ка усложним существование до такой степени, чтобы оно могло восприниматься как наркотик, как способ ухода от действительности. Нечестно! Несправедливо! Но, дорогой мой Брат Осел, той книге, что сидит в моей башке, свойственно будет некое совершенное качество, которое и принесет нам известность и деньги: ей будет свойственно полное отсутствие ключа !

Когда мне хочется подергать Бальтазара за усы, я говорю: «Если бы только евреи могли ассимилироваться, они бы оказали нам неоценимую услугу в деле повсеместного ниспровержения пуританского образа мысли. Ибо они-то и есть держатели лицензий и патентов на все и всяческие замкнутые системы, на этический тоталитаризм! Даже абсурдные наши ограничения и запреты в еде просто скопированы с меланхолической болтовни ваших древних попов — «этих ешьте, этих не ешьте». Так точно! Нас, художников, интересует не политика, но ценности — вот наше истинное поле битвы! Если бы нам удалось хоть немного ослабить удушающие путы этого самого Царствия Небесного, из-за которого земля уже пропиталась кровью на добрые три фута вглубь, глядишь, мы и открыли бы в сексе ключ к здешнему нашему, внизу, raison d'кtre! [67]Если бы замкнутая система морали, основанная исключительно на божественном праве, позволила нам дышать свободней, чего бы мы только не были в состоянии свершить!» И впрямь — чего? Но наш старый добрый Бальтазар курит мрачно свой «Лакадифф» и трясет косматой головой. Я думаю о черных бархатных вздохах Джульетты и тоже умолкаю. И о мягких белых «кноспах» — нераспустившихся бутонах, которыми украшены могилы мусульманских женщин! Ленивая, вялая кротость женственных здешних умов! Нет, с историей у меня явные нелады. Ислам кастрирует верней, чем Папа Римский.

Брат Осел, давай-ка проследим этапы становления европейского художника от «трудного ребенка» до «истории болезни» и от «истории болезни» до самого заурядного нытика! Он поддерживал в душе старушки Европы искру жизни тем, что умел ошибаться и вечно трусил: вот в чем была его роль! Нытик Западного Мира! Нытики всех стран, соединяйтесь! Однако, чтоб не показаться циничным или, Боже упаси, пессимистом, поспешу оговориться — я полон надежд. Ибо всегда, в любой миг, есть шанс, что художник споткнется о Великий Намек — другого имени не выдумал пока! Когда бы это ни произошло, он мигом обретет штатную должность творческого оплодотворителя; но никогда сие не произойдет в полной мере, так, как должно, доколе не случится чуда на земле — Идеального Содружества имени Персуордена! Да-да, в это чудо я верю. Наше собственное существование в качестве артистов, художников — главный аргумент в его пользу! Тот самый акт изречения «Да» [107], о котором написал твой любимый здешний поэт, — помнишь, ты показывал мне перевод? Сам факт рождения художника подтверждает его правоту опять и опять, в каждом новом поколении. Чудо здесь, чудо ждет, на льду покуда, так сказать. В один прекрасный день оно процветет: и вот тогда художник вдруг станет взрослым и примет на себя в полной мере ответственность перед людьми и перед корнями своими, и в тот же миг народ поймет его особенную значимость и ценность и признает в нем нерожденного своего ребенка, дитя-Радость! Я верю, так и будет. До тех же пор ходить им, как борцам по кругу, выискивая друг у друга слабые места. Но когда он придет, великий, ослепительный миг озарения, — только тогда мы сможем жить без всяких социальных иерархий. Новое общество — совсем непохожее на все, что мы сейчас в состоянии представить, — сложится вокруг маленького белого храма дитяти-Радости. Мужчины и женщины сойдутся к нему, и по законам протоплазмы вырастет деревня, город, столица! Ничто не стоит на дороге Идеального Содружества — кроме тщеславия и лености художника в каждом поколении и в народе и слепой готовности потакать своим слабостям. Но будь готов, будь готов! Чудо грядет! Оно здесь и там, и нет его нигде!