Шон О'Фаолейн - Избранное

Для современного романа существенно, что писатель истолковывает, а не повествует — повествует кто угодно, — и мы, его читатели, блуждаем с ним среди намеков и догадок. Я не автор и не читатель, я главный герой — так сказать, очевидец, я в курсе дел. Я не знаю, когда он за меня взялся, но те один-два случая, которые помогли ему взять последний барьер, мне вполне памятны.

Первый из них самый заурядный — с ночной сорочкой Анадионы. Эту ночную сорочку она собралась однажды утром купить в «Харродзе», примерно через год после нашего с Дезом обеда на Шарлотт-стрит: нам удалось на пару с ней улизнуть в Лондон. В свои 54 года она была в полном цвету, ни одного из ее крупных розовых лепестков еще не оборвал холодный ветер, который нещадно розы теребит и т. п., хотя если приглядеться, то уж слишком пышно она распустилась — чувствовался возраст, когда другая пожилая женщина может завистливо спросить: «Милочка, вы прекрасно выглядите, а кто ваш хирург?»

Я бы просветил их на ее счет. Тот же секрет, что у ее матери, только мастерства не в пример меньше. Театрализованное отношение к жизни. Русским оно всегда отлично давалось. У ирландцев это самое обычное дело. Немцам оно известно, но они обязательно переигрывают. Американцы торгуют им, как консервами: расхожий товар. Англичане его не одобряют с нравственных позиций. Итальянцы его культивируют, восхищенно вертясь перед зеркалами, выделывая дивные антраша. Дарование такого рода может побудить к самым благородным поступкам, самым героическим жертвам и самым чудовищным глупостям: факт тот, что оно омолаживает. Не скажу, чтобы даже тогда, на закате нашего романа, я видел Анадиону в этом свете: я просто догадывался, что обычнейший источник ее частых слезных потоков — чувство актерской неудачи, когда жизнь отказывалась подыгрывать. Может быть, поэтому, она, как и прежде, любила рисовать свои прелестные картины бедствий — трезвая художница по-прежнему приветствовала враждебные сновидения. Инцидент с сорочкой помог мне все это понять, причем я вовсе не стал любить ее меньше; напротив, может быть, даже больше, хотя и реже.

На час у нее было назначено свидание с монсеньором в ресторане: меня, понятно, в Лондоне не было и быть не могло — вот она пока что и затащила меня около полудня в «Харродз». И только уже в магазине объявила, что намерена купить ночную сорочку. Я на нее сразу обозлился, потом по-деревенски засмущался и еще больше обозлился на себя за смущение, усугублявшееся мыслью, что, будь она юной и стройной милашкой, я бы, может статься, с удовольствием глядел, как она застенчиво перебирает одну за другой розоватые, зеленоватые, угольно-черные, голубоватые шелковистые невесомости и прикладывает их за плечики к своему мощному торсу викинга, улыбкой ища одобрения то у безразличной продавщицы, то у меня, понявшего, до чего мне мучительно неловко, лишь когда я услышал собственный свистящий шепот, обращенный к ней из-за розовой дымки шифона: «Ну посуди сама, какая у тебя фигура?»

Через миг продавщица, повернувшись к нам с ярко-красной сорочкой в руках, увидела, как покупательница, захлебываясь рыданьями, схватила сумочку и, расталкивая толпу, опрометью кинулась к выходу, точно воровка от погони: я за ней едва поспевал. За дверями она вскочила в освободившееся такси, хлопнула дверцей перед моим носом и умчалась в Гайд-парк, к приозерному ресторану. Дез всегда старался ей польстить — приравнивая ее к студенточкам, которые обожают обедать с видом на Серпантин, особенно посреди семестра.

В наш отель она возвратилась как ни в чем не бывало. Нет, обо мне у них речь не заходила, но я все же понял, что старина Орлиный Глаз снова выслеживал меня — он, видимо, заметил, что она отчего-то переволновалась, и заподозрил неладное.

— Я и не знала, а ты знал, что старикан — мой крестный отец? Ну вот, он сам мне об этом сегодня сказал. Конечно же, Ана сказала бы мне об этом. Думаешь, он врет? А зачем? Что я ему далась? Он два раза спрашивал, не тревожит ли меня что-нибудь. Прелюбодеяние, как думаешь? Или это он о деньгах? Здорова ли я? Вполне здорова? Много было разговору о Дублине. О тебе? Нет, о тебе он не спрашивал, но я между делом вставила, что мы с тобой давненько не виделись. И наверно, зря, потому что, когда я сказала, что наша Нана видела тебя раза два в кафе Бейли, он покривился: то ли мой тон был ему не по нраву, то ли кафе. И давай выспрашивать про Нану. Вообще-то вроде бы это уж не его епархия. Хотя ведь у крестного отца может быть и крестная внучка. Пришлось ему напомнить, что она еще студентка. «Семнадцатилеточка».