Шон О'Фаолейн - Избранное

И все же была, была у него другая сторона, под стать левому глазу: чувствительность, возбудимость, нервозность, ершистость, ранимость — иной раз того и гляди расплачется, вроде своей жены. (В той скандальной истории с Дега как раз и проявились обе стороны его характера.) Расщепление? Раздвоение? Сращение? Может, Анадиона тоже притягивала меня своей двойственностью? А если да, то почему — сам я, что ли, как-то раздвоен? Кто мне на это ответит? Я пошел позвонил на Эшли-плейс и пригласил монсеньора ближе к вечеру отобедать со мной. По счастью, он был свободен.

Район Шарлотт-Перси-стрит, как и вообще город к северу от Сохо, лучше всего в летнюю субботу: и небо яснее, и шуму меньше, и сумерки медлят — можно пообедать в свое удовольствие, закажи только столик у окна и спокойно наслаждайся пленэром, будто завсегдатай кафе. Мой гость был тут как нельзя более уместен: высоченный, виски с проседью, яркие серые глаза и все еще темные ресницы, под стоячим воротником лоснился красновато-лиловый треугольник, в розовом свете ламп поблескивали золотые запонки на твердых манжетах — так что даже наш престарелый официант любовался посетителем, словно явившимся из былых времен, когда здешнее заведение прославилось своим «шиком».

Это была отнюдь не первая моя встреча с Дезом Мораном после смерти нашей Аны. Насколько я знаю, во всякий свой родственный наезд в Дублин он непременно звонил мне — это по крайней мере, а чаще, пока Анадиона жила со мной по соседству, являлся без звонка поздно вечером в мой домик на Росмин-парк, побывав перед тем у нее, и мы засиживались, попивая что-нибудь, далеко за полночь: он терпеть не мог ложиться спать — может быть, опасался сновидений? А после того, как она переехала на Эйлсбери-роуд, мы распивали свою бутылку вина, пообедав вместе где-нибудь в городе. И этот лондонский вечер сначала протекал по заведенному ритуалу наших сложившихся, хотя и неровных отношений. Сперва мы вежливо осведомлялись о всеобщем здоровье; затем обменивались дублинскими и вестминстерскими слухами; затрагивали политические и религиозные темы («С кем вы нынче веруете? С консерваторами, либералами, лейбористами, коммунистами или с папской курией?»). Только обговорив все это и почав вторую бутылку вина, оба мы расстегивались и расслаблялись; тут он обычно походя упоминал Анадиону, а я как бы не замечал этого, переняв его тактичную уклончивость. Тогда наконец следовал всегдашний прямой вопрос: «Как у нее дела с Лесли? Семья держится?» — причем прямота его неизменно задевала меня, и задевала за живое, не потому, что я всегда отвечал неопределенно-утвердительно, не потому, что знал, что иначе никогда не отвечу, а из-за собственной боязни спросить ее вот так напрямик. Боязни ее ответа? Боязни его предугадать? Да нет, меня удерживало не то и не другое, а скорее воспоминание, как я единственный раз попробовал уговорить Ану стать моей женой.

— Ну почему же наконец, — сказал я ей тогда, — почему ты не хочешь порвать отношения, которые тебе самой заведомо в тягость? Ты ведь меня любишь! Ты ведь не любишь Реджи!

Она ответила сразу, и в словах ее не было жестокости, а была уверенность тщательно взвешенного решения:

— На него можно положиться.

Что было мудро с ее стороны. Затем женщины и выходят замуж.

Заново обнадежив монсеньора насчет прочности брака Анадионы, я чуть не стукнул кулаком по столу: меня взбесило прежде не возникавшее сопоставление, ставшее вдруг очевидным лишь потому, что недавно мне случилось перечесть любимую книгу — «Крылья голубки» Генри Джеймса. Припомнив ее, я почувствовал укол тайного сродства с язвительнейшим из подспудных значений иронического заглавия Джеймса, который называет свою богатую и умирающую голубицу-героиню «ангелом с пухлой чековой книжкой» и говорит о ее «унизанных каменьями крыльях». Это у меня сопоставилось с презрительным свидетельством Аны о Реджи — не говорю против Реджи, потому что все ее высказывания на его счет были скорее «против», чем «за», — о том, как она ему преподнесла сокровище — новорожденную дочь. «А он подарил мне жемчуга», — сказала она, фыркнув. Однако жемчуга-то она ничтоже сумняшеся носила, а за нею в свой черед и Анадиона. На Лесли тоже можно положиться? Во всяком случае, и это своего рода mariage de raison [35] Брак по расчету (франц.). .

Дез выслушал ответ на ритуальный вопрос, отсалютовал мне стаканом — и, конечно, весь остаток вечера спокойно сбивал бы свой фирменный коктейль из безличных идей и обличительных сведений, если бы тайный повод для приглашения его к обеду, дополненный образом ожемчуженных голубиц — одна такая, роскошная и элегантная красавица, грудным голосом ворковала за соседним столиком, — не побудил бы меня разыграть на пробу мужской контрапункт брачной темы. Отхлебнув вина вслед за ним, я сказал, что оба мы видали виды, и опрометчиво продолжил: