Шон О'Фаолейн - Избранное

Ввел Канга в семью не кто иной, как Реджи, умчавшись на медицинскую конференцию в тот день, когда я впервые встретил Ану на Трафальгар-сквер. На конференции он познакомился с Джейком Кангом и потащил его в Кью-Гарденз хвастаться перед ним своей красавицей невестой. Там Джейк и повстречал Лили ффренч. Их сын Сеймур Канг женился на бостонке голубых кровей, некой Пегги Дэвисон и, желая устроить своей чудо-дочери Лалидж «сезон» в Лондоне, обратился к Реджи за советом. За этот «сезон», робко предположил Канг, дочь его освоится и может быть затем представлена ко двору, как там положено, с плюмажем и в кринолине, ну, конечно, обученная манерам, и хорошо бы еще, скромно добавлял он, заручиться поддержкой лорда-гофмейстера. Реджи изложил письмо Ане, а та гостеприимно пустила гадючку себе на грудь.

— Надо бы ему, дураку, знать, что все это давным-давно кануло в вечность. Сейчас у нас май. Напиши ему, пусть присылает девочку. Я для нее соберу гостей раза три-четыре. Быстренько покажешь ей останки Европы. Кой-какую живопись в Париже. Римские древности и римские моды. Свяжись с посольствами, ирландским, британским и американским. Июль, конечно, не месяц, а наказанье, но уж как-нибудь. Привози ее обратно в августе на Конскую выставку. Потом в Керри, в твою усадебку [23] Тоже мне «усадебка»! Ветхий коттеджик. Но нельзя же, чтобы у Реджи да не было «охотничьей усадебки»! ? Будете там стрелять дичь и удить рыбу. Сентябрь — октябрь в Лондоне — балет, опера, пьесы. В ноябре опять-таки поохотитесь. Будет ей праздник жизни на шесть месяцев. Ничем в особенности девочка не интересуется?

Реджи просмотрел письмо из Бостона.

— Если верить отцу, интересуется музыкой. Вот, занимается по классу скрипки.

— Дивно! — воскликнула Ана. — Походит в нашу консерваторию. И в Королевском дублинском обществе с музыкой обстоит прекрасно, там выступают лучшие европейские квартеты. Да если на то пошло, почему бы кому-нибудь из них не выступить в нашем доме? Какую великолепную идею ты мне подал! Реджи! А давай заведем собственный квартет? Будем устраивать музыкальные вечера? Ты у меня, Реджи, прослывешь самым культурным врачом в Соединенных Штатах Европы. Иди телеграфируй ее отцу. Или лучше позвони ему! — Она приостановилась. — Погоди! Она случаем не дурочка? И не дурнушка? А то мне вовсе ни к чему, чтобы у меня в гостиной с утра до вечера топтался этакий гадкий утенок.

На это Реджи было что предъявить.

— Отец прилагает несколько снимков. Ты же знаешь, как американцы фотографируются. Наше гнездо в Конкорде. У американцев не дома, а гнезда. День благодарения в нашем гнезде в Кохэссете. Лалидж здесь, Лалидж там. По-видимому, хорошенькая девочка.

Ана придирчиво рассмотрела фотографии. Да, девушка, похоже, загляденье. Такой не стыдно угощать знакомых.

Она и впрямь оказалась ослепительной белокурой красоткой — длинные русалочьи волосы, волнистые, словно речные струи, глаза лазурные, высокая, налитая; хотя ей едва исполнилось пятнадцать, выступала она павой в нетерпеливом предчувствии будущей женской стати и, может быть, женской власти. Ана привязалась к ней сразу, всегда готовая носиться со всякой новизной: новыми духами, новым мартингалом или трензелем, новым жеребенком, танцем, пьесой, коктейлем, новым приспособлением (от электрической зубной щетки до складного биде), новооткрытой песней, которую она радостно исполняла своим надтреснутым голоском перед смущенными гостями.

Ох, уж эти песни! Они выдавали ее возраст с точностью до года, что ей, впрочем, было безразлично.

Это Ирвинг Берлин, война 1914–1918 года. Но она знала кое-что и посвежее: коронные номера Веры Линнз, например.

Знала песни сороковых и даже начала пятидесятых. Томми Дорси, Пола Уэстерна, Фрэнка Синатру, песенки из «Дружище Джои».

Уместные были слова в одном ее любимом шлягере: «ошалелый, одурелый, околдованный». «Сверхогорчен, сверхопечален, а также суперсексуален».