Шон О'Фаолейн - Избранное

В тот самый день я встретил его в баре «Муни» на набережной. (Он сидел, погрузив взор в бездонный омут пивной кружки. При моем появлении он остановил на мне скорбный взгляд, не оставляющий сомнения в том, что уязвлен он глубоко.

— Видели, что в «Сан» о моей книге пишут? — спросил он и, когда я кивнул, продолжал: — Подлая газетенка! Подлый листок! Злопыхательский! Вот что это такое. Исходит ядовитой слюной. Человеконенавистники! Узурпаторы! — Он хлопнул ладонью по стойке. — Им бы только все крушить!

— Наверное, кто-то отыграться решил.

— Да что я кому плохое сделал? Ну пройдешься когда на чей-то счет — так ведь это обычное дело среди журналистов. Сегодня я, завтра ты. Неужели кто-то воспринимает меня настолько серьезно?

— Так ведь и этот критик всего лишь проехался насчет вашей книги.

Он снова в возмущении хлопнул ладонью по полированному дереву.

— Именно это мне больше всего и не нравится в статье. Подтекст! Какие-то намеки. Почему бы ему было не сказать прямо, что он думает, как подобает мужчине? Анонимность, вот что отвратительно! — Он устремил на меня сверлящий взгляд. — Как вы думаете, кто ее написал?

Я развел руками.

— Я думаю, — брюзгливо сказал он, — что ее написал Малвени. Я как-то здорово его раскатал в своей колонке. А уверенности все-таки нет. Вот в чем вся пакость! Ему б ума на такое не хватило. — Он глянул на меня из-под ресниц. — Слушайте, а это часом не вы?

Я расхохотался и сказал ему, что еще не читал книги. Я, конечно, купил ее (что было неправдой) и собирался прочитать (что опять-таки было неправдой).

— А то, может, это пьянчуга Кэссиди, — сказал он. — Этот тип затаил на меня злобу после того, как я написал, что его выступление в парламенте отличалось исключительной трезвостью. — Он тихонько рассмеялся. — Все, конечно, поняли, что я хотел сказать. Как по-вашему, мог это быть Кэссиди?

— Айки, с тем же основанием вы можете подозревать еще с дюжину знакомых.

— Я могу подозревать кого угодно, — прорычал он. — Кого угодно! Черт подери! Уж если мне нужно что-то кому-то сказать, так я говорю это прямо в лицо. Зачем играть в прятки? — Он придвинулся ко мне и зашептал: — Мне вот что пришло в голову — может, это тот рыжий сукин сын из «Олл Соулз Клаб». Он вообразил почему-то, что я против церковников. Тогда как… — он гоготнул, — вовсе это не так. Самое забавное, что я совсем не против.

— Ну скажите на милость, — спросил я строго, — какое отношение может иметь антиклерикализм к лошадям?

Он яростно заскреб в затылке, застонал и замотал головой.

— Как знать! Когда речь заходит о религии, у ирландца мозги сдвигаются неизвестно куда… Скажите, вы когда-нибудь слышали о процедуре, именуемой «Представление суду доказательств по делу»?

Тут только до меня дошло, как больно он уязвлен.

— Не собираетесь ли вы обратиться с этим в суд? Это было бы идиотство!

— Слушайте! Мне в высшей степени наплевать, какие гадости про меня говорят, но мне необходимо знать, кто это написал. Если я не обнаружу автора, я буду до конца жизни своих лучших друзей подозревать.

— Ну что ж, — сказал я, допивая свой стакан и вставая. — Ни пуха вам, ни пера!

Пару дней спустя я увидел его на О’Коннел-стрит. Он двигался мне навстречу, сияя радужной улыбкой.

— Я напал на след! — закричал он еще издали. — Чутье меня не подведет… — Он затараторил, и я успел сообразить, о чем идет речь, пока он объяснял мне, что ему удалось заколотить дружбу с девицей из редакции «Сан». — Никто из тех, кого я подозревал, неповинен в этом. Знаете, кто, по-моему, написал статью?

— Бог его знает. Да по мне, хоть бы вы сами.

Он бурно расхохотался:

— Вот это была б реклама, если бы я мог объявить себя автором! — Но тут же взгляд его посуровел. — А ведь они вполне способны сказать, что это я. Если бы рассчитывали, что им поверят. Нет! — Он схватил меня за руку. — Это женщина написала. И как я сразу не догадался по словарному составу!

— Кто же она?

— Не знаю, — грустно признался он.

— Так что же вы говорите…

— Мне это во сне приснилось. Я так и вижу ее длинную, узкую костлявую руку, сжимающую карандаш, которая высовывается из-за красной занавески. И золотой браслет на запястье запомнил.

— А вы не отдернули занавеску, чтобы посмотреть, кто там?

— Уж я дергал, дергал, — горячо заверил он меня. — Господи, да я всю ночь напролет только тем и занимался.

— Видно, занавес был железный, — с горечью предположил я. — Бросьте вы это дело, Айк, а то еще свихнетесь.