После ужина они поднялись на холм Пинчо и долго молча смотрели на закат. Так они прощались. Эдвард с Барбарой и Римом. Барбара с Эдвардом. И оба с непостижимым, еще не до конца понятым ими отрезком своей жизни. Уговорившись встретиться нынешним летом в Лондоне, они расстались.
Возвращаться в гостиницу Эдварду не хотелось. Ему не давало покоя чувство, будто его ждут где-то. Он сел в «ягуар» и через несколько минут уже медленно ехал по набережной в сторону Трастевере. Проезжая по мосту Гарибальди, он бросил взгляд на остров Тиберина: на этом сложившем весла корабле отправилась в свое последнее плавание Оливия.
Он без труда отыскал площадь возле церкви Санта Мария ин Трастевере, где спал глубоким сном после той странной ночи в таверне «У Ангела». Дальше он пошел пешком.
Эдвард шел по тем же улочкам и переулкам, что и при первой ночной прогулке вместе с Лючией, девушкой, которая привела его в другой Рим и навсегда впечатала образ этого другого города в его сердце.
Арки, темные своды, часовенки… тишина и сумрак. Эдвард шел уверенно и спокойно, словно прекрасно знал дорогу.
И он без всякого усилия нашел то, что искал. Или, быть может, то, что он искал, нашло его само.
В какой-то момент он вдруг понял, что стоит перед невысоким старинным домом. Над входом была прибита вывеска: «Таверна „У Ангела“».
Сердце его сильно билось, когда он спускался по лестнице в просторный подвал.
Керосиновые лампы и несколько факелов на стенах освещали помещение. Слуги, хлопотавшие возле очага, сошли, казалось, с гравюры Пинелли. И хозяина Эдвард узнал — того, худого и длинноволосого.
В таверне не было никого, кроме женщины, сидевшей за грубо сколоченным столом спиной ко входу. Светлые распущенные волосы поверх старинной шали…
От радости на глаза Эдварду навернулись слезы. Он поспешил к женщине.
Это была не Лючия. Волосы оказались просто седыми. А платье — обычным, цыганским. Лицо, когда-то, несомненно, красивое, теперь было испещрено морщинами. Однако возраст ее определить было невозможно.
Женщина улыбнулась Эдварду:
— Отчего так смотришь на меня? Садись!
Эдвард медленно опустился против нее на стул.
— Я ищу одну девушку…
— Разве не меня? — Женщина рассмеялась. Смех был легкий, девичий. Эдвард, словно загипнотизированный, не мог отвести от нее глаз.
— Знаешь, кто я?
Эдвард не отвечал. Она тряхнула головой, и легкие седые волосы упали на ее лицо.
— Я — колдунья… Хочешь выпить?
Она поднесла кувшин с вином к стакану, вдруг оказавшемуся перед ним, но Эдвард отказался от угощения, закрыв стакан рукой.
— Зря отказываешься. Вино легкое. Я люблю такое.
— Вы… вы тоже приходите сюда каждый вечер? — Эдвард не знал, как ему говорить с этой странной женщиной.
— Как Лючия?
— Вы знаете ее?
— Здесь все ее знают.
Эдварду казалось, что он снова погружается в атмосферу того, первого вечера.
— Скажите мне что-нибудь о Лючии. Я так долго искал ее.
— Могу рассказать тебе кое-что из ее прошлого. Я же колдунья. Все знаю.
Эдвард кивнул. Женщина опустила глаза. Казалось, она смотрит внутрь себя.
— Лючия была незаконной дочерью одного из князей Анкизи. И у нее был вольнолюбивый, бунтарский характер. Она стала натурщицей художника Марко Тальяферри. А поскольку любила его, то и ушла к нему…
— Продолжайте, прошу вас…
— Тальяферри знал, что он — перевоплощенный Иларио Брандани. Поэтому всю свою короткую жизнь он провел, занимаясь живописью и поисками. Поисками того, что могло бы его спасти.
— А что могло его спасти?
Эдвард уже предчувствовал ответ.
— Знак повеления. Неужели ты еще не понял, что является знаком повеления? — Женщина рассмеялась. — А ведь почти с тех пор, как приехал в Рим, все время носишь его с собой.
— Медальон!
Женщина кивнула. Лицо ее сделалось серьезным.
— Брандани закончил медальон тридцать первого марта 1771 года, но не успел воспользоваться его силой, потому что как раз в этот день…
— Какой силой?
— Во власти медальона продлить человеку жизнь, если она слишком коротка, — как о чем-то самом обычном, сказала женщина и продолжала: — Именно в этот день музыкант Витали убил Брандани и украл этот медальон. — Глаза колдуньи потемнели… — И вот, когда Витали почувствовал, что конец его близок, он спрятал медальон.
— И Тальяферри тщетно искал его…
— Да, это так. Он знал, что медальон должен быть где-то рядом с площадью. Он даже нарисовал эту площадь, но не смог отыскать его. Художник скончался в ночь на тридцать первое марта. Сто лет назад.
Читать дальше