Джоди Пиколт - Одинокий волк

Она крепче сжимает мою руку.

Твой папа не умер.

Тогда я хочу его увидеть, — настаиваю я.

Кара, ты сейчас не в том состоянии...

Черт побери, дайте мне с ним увидеться! — кричу я.

Пo крайней мере, мой крик привлекает внимание. В палату спешит женщина с больничным пропуском — но не медсестра и белом.

Кара, тебе нужно успокоиться...

Она маленькая и хрупкая, с черными кудряшками, которые подпрыгивают при каждом движении.

Вы кто?

Меня зовут Трина. Я социальный работник, которого назначают в случаях, подобных этому. Я понимаю, что возникают вопросы...

Да, например, такой: я обмотана бинтами, как Тутанхамон, у меня на голове швы, как у Франкенштейна, а мой отец, возможно, лежит в морге. Как я могу успокоиться?

Мама и Трина переглядываются, и это знак, который в ту же секунду дает мне понять, что, пока я лежала без сознания, они постоянно разговаривали обо мне. Мне понятно одно: если они не хотят отвести меня к отцу, я пойду туда сама. Если придется, доберусь ползком.

У твоего отца тяжелая черепно-мозговая травма, — произносит Трина таким тоном, каким обычно говорят: «Похоже, зимой будет очень холодно» или «Мне кажется, нужно отогнать машину в мастерскую, чтобы сменить резину». Она говорит это так, как будто черепно-мозговая травма — это обычная заусеница.

Я не понимаю, что это означает.

Ему сделали операцию, чтобы удалить опухоль. Он не может самостоятельно дышать. Он сейчас без сознания.

Пять минут назад я тоже была без сознания, — отвечаю я, но все время думаю только об одном: «Это я виновата».

Я отвезу тебя к отцу, Кара, — обещает Трина, — но ты должна понять, что, когда ты его увидишь, у тебя может случиться шок.

Почему? Потому что он лежит на больничной койке? Потому что у него швы, как у меня, и изо рта торчит трубка? Мой отец тот человек, который никогда не спит и редко сидит дома. Если увижу его спящим в кресле — это уже шок.

Она вызывает медсестру и санитара, чтобы усадить меня в инвалидную коляску, а для этого нужно отсоединить капельницу. Я стискиваю зубы, когда меня поднимают с кровати. В коридоре пахнет, как в химчистке, и этот синтетический больничный запах всегда меня пугал.

Последний раз я была в больнице год назад. Мы с отцом ездили с Зази, одним из волков, которых мы иногда привозили в начальную школу, чтобы рассказать, что этих животных необходимо охранять. Отец всегда проводит мини-тренировку, чтобы научить детей правильно вести себя рядом с диким животным: не протягивать руку, не подходить слишком быстро, позволить животному обнюхать себя. В тот день дети вели себя превосходно, как и сам Зази. Но какой-то идиот, малолетний хулиган, в другой части здания нажал, шутки ради, сигнал пожарной тревоги. Громкий звук напугал волка. Животное попыталось сбежать, а ближайшим выходом оказалось зеркальное окно. Отец обхватил Зази, чтобы защитить его, поэтому в окне оказался он сам, а не волк. Естественно, когда я сажала Зази назад в клетку, на нем не было ни царапины. А отец так сильно рассек руку, что стала видна кость.

Стоит ли говорить, что отец отказался ехать в больницу, пока Зази не вернулся в свой загон? К тому времени полотенце, которое он использовал как самодельный бинт, пропиталось кровью, и обезумевший директор школы, который повез нас назад в парк, настоял на том, чтобы отец поехал в травмопункт. Там — здесь! — ему пришлось наложить пятнадцать швов. Но не успели мы вернуться, как отец отправился в загон, где жили Нодах, Кина и Кита — три волка, которых мы взяли щенками и выкормили, стая, где мой отец играл роль волка-диффузора.

Я стояла у цепного забора, наблюдая, как Нодах кувыркается с моим отцом. Он тут же содрал зубами бинт. Потом Кина начала вылизывать рану. Я знала, что она сорвет швы, и была совершенно уверена, что именно на это отец и надеется. Он рассказывал мне о том времени, когда жил в дикой природе, как иногда во время охоты получал раны, потому что его кожа не имела той защитной шерсти, которой покрыты его братья и сестры волки. Когда это таки случалось, волки вылизывали рану, пока она вновь не открывалась. Отец уверовал в то, что какой-то компонент в их слюне лечебный. Несмотря на то что спал он в грязи, об антибиотиках даже мечтать не приходилось, за два года, проведенных в лесу, раны ни разу не воспалились, а наоборот — заживали в два раза быстрее. Когда Кина лизнула рану глубже, отец несколько раз поморщился, но порез наконец перестал кровоточить, и отец вышел из загона. Мы стали взбираться на холм, к своему трейлеру. «До чертиков ненавижу больницы», — объяснил он в свое оправдание.