Владимир Шаров - Старая девочка

На эти визиты, на представление аппарату НКВД и знакомство со своими замами у Ерошкина ушла целая неделя. Но он так и рассчитал, что, пока Смирнов не определит место нового лагеря, не сформирует транспорт и вместе с Клейманом не отправит туда Вериных людей, ни за что конкретное приниматься не станет. Тихо, не спеша будет во всем разбираться.

Правда, приехав в Ярославль, Ерошкин не удержался, в первый же день залез в клеймановский сейф и сразу с радостью убедился, что тот документировал каждый свой шаг. Стал смотреть его записи, донесения агентов, наметки и планы активных мероприятий, их результаты — всё это было на редкость интересно. Тем не менее, едва приступив ко второй папке, Ерошкин взял себя в руки, и сейф снова был заперт.

То, что Клейман хорошо содержал архив, было, конечно, подарком, но Ерошкин, придя еще в Москве к выводу, что если кто и может остановить Веру, это Лев Берг, без его санкции действовать не собирался. Чтобы избавить себя от искушений, он даже решил, что сначала покажет эти папки Бергу, дальше не спеша прочтет сам, и лишь затем они вместе, всё обсудив и обдумав, отберут, что из сделанного Клейманом может быть им полезно. Это было разумно и не только потому, что он Бергу полностью доверял, просто роль, которая тому предстояла, была до такой степени странной, что только дурак стал бы мешаться у него под ногами.

Всю эту неделю Смирнов, словно понимая, что Ерошкину нужно войти в дело, ни разу его не потревожил, но уже в следующий вторник прямо посреди ночи поднял с постели и, подшучивая над сонным Ерошкиным, сказал, что, во-первых, через три дня, утром в пятницу, с Ярославского вокзала на Воркуту отправляется эшелон с Вериными людьми — зэчий вагон плюс вагон для вохровцев, а также еще два: один с едой и медикаментами, другой — с разным оборудованием: проволока, палатки, буржуйки, связь — в общем, со всем потребным для лагеря.

Второе: тем же эшелоном в специальной камере в вагоне вохровцев этапируется Берг; эшелон будет в Ярославле около часа дня, и Ерошкину необходимо лично встретить и забрать Берга, а на его место посадить Клеймана, причем он, Смирнов, просит, чтобы Клейман не знал, что приказ о его освобождении уже подписан и он едет в лагерь не зэком, а хозяином. То есть Клейман должен быть доставлен к поезду в наручниках и в «воронке», и до лагеря он тоже должен оставаться в камере; лишь когда состав прибудет на место, ему всё объявят.

Третье: район для лагеря он, Смирнов, похоже, подобрал идеальный — два года назад километрах в пятидесяти на запад от Воркуты собирались заложить большую шахту, стали тянуть туда железную дорогу, но, не дойдя пяти километров, бросили, потому что уголь оказался плохого качества; вот там, где эта дорога кончается, и построят лагерь. Так что, с одной стороны, связь удобная, если надо, можно хоть каждый день кататься туда из Москвы, а с другой, на тридцать верст вокруг не сыщешь ни одной живой души. «Впрочем, — добавил Смирнов, — у тебя пускай ни о Клеймане, ни о лагере голова не болит, твое дело — Ярославль и Берг, остальное я на себя беру».

Это был неожиданный финал, потому что еще недавно Смирнов раз за разом повторял, что всем делом Веры будет ведать Ерошкин; он, Смирнов, ни во что вмешиваться не станет, тем не менее Ерошкин не огорчился, он и сам видел, что одновременно и Берга и Клеймана ему вести не по силам.

Дальше Смирнов не отпускал его битый час, но ничего существенного не сказал. Как и просил Смирнов, для этой мены Ерошкин всё подготовил еще в четверг, но в тот же четверг, поздно вечером, Смирнов насчет лагеря дал отбой. Позвонил из Москвы и сказал, что Берга он Ерошкину уже выслал; с тем же конвоем Клеймана надо отправить ему, Смирнову, в Москву; со спецобъектом же решили пока отложить.

Следующие три года ушли у Ерошкина в основном на Берга да на текущие ярославские дела, и он чувствовал, что Смирнова это вполне устраивает. Смирнов, похоже, хотел, чтобы Ерошкин не только не имел никакого влияния на Клеймана, но даже не знал, что с ним происходит. По-прежнему он сидит на Лубянке, или все-таки его сделали начальником лагеря.

Почему так было — то ли Смирнов боялся, что они друг другу могут помешать, а кто в итоге окажется прав, сказать сейчас невозможно, — Ерошкин не понял, просто, несколько раз спросив, как там у Клеймана, и не услышав в ответ ничего вразумительного, догадался, что задавать этот вопрос больше не надо. Всё, что Смирнов захочет, он скажет сам.

Подобное разделение продолжалось почти до лета 1942 года, а потом — было это в последних числах мая — Смирнов позвонил ему в Ярославль и вдруг сказал, что три дня назад Клейман в своем лагере под Воркутой скончался от пневмонии и на самом верху принято решение Верино дело снова объединить под руководством Ерошкина. Еще Смирнов сказал, что воркутинский лагерь закрывается и весь тамошний контингент в течение месяца будет переведен в Ярославль. Ерошкину надо быть к этому готовым. Впрочем, добавил Смирнов, проблема невелика: права у Ерошкина теперь неограниченные, так что он Вериных людей хочет — может расстрелять, хочет — оставит в тюрьме, а нет — пускай просто распускает по домам. Всё это в его воле.