Владимир Шаров - Старая девочка

Тоня проснулась только в первом часу, она выспалась, была румяная и свежая, но держалась, как мышка, даже ни разу глаз не подняла. Ей явно было неудобно, что вчера она здесь, в этом доме, заночевала. За столом Вера несколько раз заводила разговор о Ярославле, о Волге, но Тоня каждый раз отмалчивалась или отвечала невпопад, и Вера видела, что она хочет одного — скорее допить чай и уйти. Вера бы и не стала ее задерживать, но ей необходимо было выяснить, кто Тоню сюда прислал, и она уговорила ее выпить вторую чашку, а когда и с ней было покончено, не найдя предлога, спросила в лоб.

Наверное, делать этого было не надо, потому что Тоня сразу снова залилась слезами, стала говорить, что не важно, кто ей дал ярославский адрес, это совсем не важно, откуда она всё знает, и Вера не должна ее ни о чем спрашивать. Главное же, она знает точно, по-настоящему точно, что Вера может спасти Соловьева. Ей это сказал верный человек, человек, которому можно доверять. Он ей много чего еще сказал и велел Вере всё скорей передать. Оказывается, к ней, к Вере Радостиной, относятся очень и очень хорошо, зла ей никто не желает, наоборот, все понимают, как ей пришлось тяжело, и хотят одного: помочь, поддержать. Никому от нее ничего не надо, пускай только выберет человека, с которым ей будет хорошо, и живет, как другие, перестанет уходить назад.

Вера ничего подобного, конечно, не ожидала и теперь не знала, что Тоне ответить, так и сидела, помешивая ложечкой в пустой чашке. А Тоня опять плакала, как вчера, и уже не могла остановиться. Она говорила Вере, что та может всех спасти, всех, кто ее любил и из-за нее сидит по лагерям. Она с ними так расплатилась за то, что они ее любили и сейчас любят, и сейчас только о ней одной думают. Ей надо просто кого-нибудь из них выбрать, сказать: муж мой любимый погиб, я всегда была ему верной женой, но его не вернуть, и теперь я решила жить с таким-то человеком, который преданно любит меня, ждет чуть ли не двадцать лет. С ним я буду жить, как все, и растить своих трех дочерей. Только это ей, Вере, и надо сказать, и тогда люди окажутся на свободе.

Неожиданно она снова схватила Верину руку, начала ее целовать, а когда Вера наконец отняла, всё пыталась как-нибудь исхитриться, заглянуть ей в глаза. Она боялась, что Вера или ее не понимает, или не верит ей. Слушать ее Вера больше не могла, она молила Бога, чтобы Тоня скорее встала и ушла.

Но Тоня и не думала уходить, она представляла себе, что вот она в этом доме сидит на месте Веры, а Вера сидит на ее, Тонином, месте, и она не понимала, как Вера может не соглашаться на то, что ей предлагают, на то, что говорит ей Тоня. Она не могла это понять, и она не могла уйти, пока Вера не согласилась, пока не сказала, что да, она готова на это пойти, согласна на это и всех спасет. Тоня не могла уйти, не умолив эту женщину сказать «да», не сумев спасти своего мужа, отца своих детей, которого сама же предала. Она говорила Вере: «Соловьева арестовали девять лет назад, и с тех пор, как его забрали, у меня ни разу никого не было, но я не прошу, чтобы ты его спасла для меня, я просто прошу, чтобы ты его спасла». И тут же: «Я знаю, что он тебе не нужен, что ты давно уже его не любишь, но ведь кроме любви есть еще и жалость!»

Ей никак не удавалось увидеть Верино лицо, и она думала, что дело именно в этом, что, глядя ей в глаза, Вера не посмеет сказать «нет», и она всё пыталась ее к себе повернуть и кричала: «Возьми себе Соловьева, возьми себе моего мужа, он твой, после всего, что он через тебя принял, ты должна его взять!»

Только к вечеру Вера наконец ее выпроводила и очень надеялась, что навсегда. Но Тоня осталась в Ярославле. Неизвестно, где и на что она жила, — впрочем, когда обнаружились бумаги Клеймана, дело разъяснилось, — на кого оставила детей, Наташу и Колю, о которых говорила Вере, но не реже, чем раз в неделю, она так или иначе пыталась проникнуть в дом к Радостиным. Иногда, если попадала на мягкого и сердобольного Вериного отца, у нее это получалось, и она снова до ночи рыдала — молила Веру забрать себе Соловьева.

Но самым неприятным были не эти визиты; в конце концов после нескольких скандалов Вера и мать сумели добиться, чтобы отец перестал пускать Тоню — приходила она, как правило, в воскресенье, и он дал им слово: когда Вера дома, никому не открывать, вообще не подходить к двери — хуже было, что, как Вера скоро заметила, Тоня за ней следит. Чуть не каждый день она вела ее от дома до работы, а потом так же провожала обратно домой. Держалась Тоня, как правило, в отдалении и не приставала, хотя вначале бывало и это.