Фиона Макинтош - Хранитель лаванды

Лизетта набрала полную грудь воздуха и пылко продолжила:

— Мы доказали, кто мы такие, и во всем сотрудничали с вами! Наверняка ваши люди уже проверили наши показания. Не сомневаюсь, что герр Эйхель, когда к нему обратится кто-то из его многочисленных деловых партнеров из правительства Германии, не преминет напомнить, что мой отец потерял руку в боях за Германию, а отец Лукаса пожертвовал Родине жизнь. А вы смеете бросать нам какие-то обвинения — нам, честным и добропорядочным немецким гражданам! Да в чем вы подозреваете Лукаса, герр фон Шлейгель? Быть может, он шпион союзников? Или один из этих грязных партизан, шайки убийц и грабителей? Он похож на кого-то из них? Или, может, ведет себя, как они? Да, сейчас он — lavandier, но вообще-то он получил прекрасное образование. И если он сейчас не в рядах германских офицеров, то лишь потому, что обеспечивает нашу армию жизненно важными средствами дезинфекции. — Голос девушки взлетал все выше и выше; смерив отвратительного низенького человечка перед собой уничтожающим взглядом, она нанесла последний удар: — Я больше не в силах выносить ваше нелепое поведение. Хотя вы сделали вид, что отпускаете меня на все четыре стороны, мы с вами оба знаем, что я бы никогда не оставила Лукаса. Я требую, чтобы мне дали поговорить с герром Эйхелем по телефону. Возможно, вы захотите лично объяснить ему причины моего задержания и опоздания в Париж.

— В этом нет необходимости, — отрывисто произнес фон Шлейгель.

— Нет? — невинно переспросила Лизетта.

— Нет. Вы оба свободны идти, приняв мои извинения за причиненные неудобства.

Лизетта одарила его лучезарной улыбкой.

— Что ж, герр фон Шлейгель, благодарю вас. Значит, нам больше не о чем разговаривать.

— Передадите мое почтение герру Эйхелю?

Девушка не знала, чьей наглости больше восхищаться: своей или же его.

— Если распорядитесь, чтобы меня доставили в Лион, где я смогу успеть на поезд, который пропустила, дядя Вальтер будет вам очень признателен, герр фон Шлейгель.

Гестаповец склонил голову. Лизетта внутренне улыбнулась при мысли о том, каких трудов ему, верно, стоило это проявление уважения.

— А где Лукас?

— Прошу за мной, мадемуазель, — промолвил гестаповец, указывая на дверь.

Когда фон Шлейгель и Лизетта вошли в комнату, девушка картинно бросилась к Люку и обвила его руками.

— О, милый, вот все и уладилось! Я знала, знала, что все будет хорошо. — Она радостно улыбнулась ему. — Пойдем же, мы можем идти. Герр фон Шлейгель даже предложил помочь мне добраться до Лиона, чтобы я успела на парижский поезд. Дядя Вальтер будет ужасно рад — и благодарен герру фон Шлейгелю, — что я не задержалась. Знаешь, милый, давай поедем вместе. Он очень хочет тебя видеть. В Со уже скоро пойдет снег. Поехали, ты ведь обещал его навестить.

Судя по всему, имя Эйхеля для фон Шлейгеля значило гораздо больше, чем для Люка. Молодых людей поспешно выпроводили из кабинета в переднюю часть дома. Люк уже видел впереди высокие двери, сулящие свободу.

Похоже, Лизетта выкинула что-то из ряда вон выходящее. Люк слышал, как фон Шлейгель что-то бормочет о том, чтобы их отвезли в Лион. Смешно — минуту назад пленников допрашивали, а теперь они почетные гости в машине с шофером. Люк шел, точно во сне, под оживленное щебетание девушки.

Фон Шлейгель протянул ему руку.

— Без обид, Равенсбург, ладно? Надеюсь, вы понимаете — я должен выполнять свою работу ради безопасности всех немцев.

Он улыбнулся Люку напряженной вымученной улыбкой. Монокль сидел в глазу, как приклеенный. Жесткая рука в перчатке сжала ладонь Люка.

— Разумеется, — отозвался Люк.

— Шофер ждет. Позволите ли предложить вам что-нибудь на дорожку? Славный французский коньяк, в такую-то холодную ночь.

— Спасибо, не стоит, — с обезоруживающей улыбкой отказалась Лизетта и взяла Люка за руку. — Лукас, ты готов?

Он кивнул, не вполне доверяя своей способности говорить, но улыбнуться девушке смог. Однако когда они уже шли к парадной двери, в нескольких шагах за которой виднелся автомобиль и ждущий мужчина в черном, какое-то движение вдруг привлекло его внимание.

На другом конце просторного вестибюля Люк увидел старика, зажатого между двумя эсэсовцами. Он стоял на коленях спиной к Люку. Конвоиры рывком поставили его на ноги.

У Люка оборвалось сердце. Мерещится ему — или и вправду есть что-то зловеще знакомое в этом старике, его хромоте, наклоне головы, развороте плеч? О, только бы не… Не может быть!