Владислав Артемов - Обнаженная натура

Бесчувственное оцепенение обездвижило Родионова, и так просидел он почти два часа. Кто-то пошевелился на другом конце скамейки.

— Зря сидишь! — донеслось оттуда.

Павел вздрогнул и повернул голову.

— Зря сидишь, — повторил мужичонко в плащ-палатке. — К отцу Серафиму, видать? А автобуса не будет, вот как.

— Не будет?

— Не будет автобуса. Иди пешком. Тут недалеко, километров пятнадцать. Как выйдешь за кладбище, так и ступай прямо. Может, сено будут везти наши шофера, подбросят. Хотя вряд ли… Если б ты сразу сказал, а то уехали уж все, наверно…

— Спасибо, — сказал Родионов, ничему не удивляясь и ничем не возмущаясь. — Где это кладбище?

— А прямо иди, увидишь.

Павел поднялся и вышел на улицу.

— Бабуля, где тут у вас кладбище? — обратился он к старушке в плюшевой поддевке и с козою на поводке, которая осматривалась по сторонам, намереваясь перейти улицу, на этот раз с этой стороны на ту.

— Иди направо, сынок, — махнула палкой старушка. — Там и увидишь.

Родионов двинулся вдоль улицы, то и дело хватаясь и придерживаясь за скользкие колья забора, чтобы не упасть в лужу. Ноги его скользили на глинистых откосах тропинки.

Скоро вышел он за околицу на асфальтовый шлях, запахнул поплотнее куртку и зашагал быстро и сосредоточенно. Он шагал по раскисшей от воды обочине, уступая дорогу редким грузовикам, не делая попытки остановить попутку. Ему теперь почему-то казалось, раз уж нет автобуса, то этот последний отрезок пути нужно пройти обязательно пешком и обязательно именно по этой трудной, вязкой земле.

На дальнем конце поля жалось к лесу большое стадо коров и стоял чуть особняком неподвижный пастух.

Надо привыкать, думал Павел, надо ко всему привыкать сразу и безропотно, не пытаясь бороться за облегчение своей доли, за лучшую жизнь. Какая разница, уж мне-то теперь какая разница? Привык же вон тот пастух…

Низкое серое небо стелилось над землей, моросил и моросил мелкий невидимый дождичек, от которого вся одежда Родионова скоро стала сырой и тяжелой. Трудная это была дорога. Налипшая на подошвы глина раздражала, он пробовал ее счищать, но бросил это занятие, убедившись в его бесполезности. Через несколько шагов она вновь налипала толстым слоем на ботинки, пачкала штанины, цеплялась, не давала идти. Задувал встречный ветер, от которого мерзли пальцы на руках. Он шел, уставя глаза в землю, не поднимая головы, потому что не на что было смотреть кругом. Одна и та же унылая картина расстилалась перед ним — чахлые перелески, темные сырые поля, лес у горизонта. Когда он уже почти отчаялся добраться до цели и поднял голову — сердце его дрогнуло. Как будто сдвинулась свинцовая плита, открылся внезапно лазоревый край неба и тихий розовый закат нежно горел в этой лазоревой глубине.

За лесом он увидел далекую белую колокольню.

Однако, как оказалось, это был еще не самый конец пути. Родионов шел и шел, а колокольня стояла на месте и никак не хотела приближаться. Уже остыл закат, и небо стало фиолетовым, а потом и совсем потемнело, утратило цвета, когда вступил он на окраину поселка. Не таким рисовал он в своем воображении монастырь. Оказывается, это была всего-навсего обычная сельская церковь, окруженная невысокой белой стеной. Кованые ворота были заперты. Павел приоткрыл кованую же калитку и тихо вступил в ограду. Слабо светились в почти полной темноте высокие окна храма.

Когда он, стараясь не шуметь, вошел в полуосвещенный храм, там шла вечерняя служба. Несколько опрятных старушек стояли у стен, у ног их на деревянном полу постелены были круглые половички. В углу за кафельной печью кто-то стоял на коленях, склонившись до полу, уронив лоб в ладони. Еще несколько мужчин неподвижно застыли посреди храма. Никакого электрического освещения здесь не было, горели только редкие свечи и лампады.

Три чистых и высоких женских голоса пели в тишине.

Что-то шевельнулось в душе Родионова, нестерпимо потянуло немедленно выйти отсюда, тоска сжала сердце и сожаление о чем-то. Он уже почти раскаивался в том, что сюда приехал, в этот захолустный, забытый уголок, в эту сельскую полупустую церковь, к этим старушкам, к этим печальным голосам… Захотелось вдруг куда-нибудь в жизнь, в ресторан, к друзьям. Или просто хотя бы домой… Здесь было тоскливо, скучно, уныло…

Завтра же обратно, решил он, сейчас достою до конца, вечерком поговорю с отцом Серафимом, скажу, что дела, что срочно уезжать надо, и прямо утром…

Вышел из алтаря отец Серафим с зажженным кадилом, взглянул сквозь Родионова. Павлу показалось, что священник его не узнал, света мало…