Гари Штейнгарт - Приключения русского дебютанта

Джорди суетился, не давая опомниться. Хлопнув себя по лбу, он воскликнул:

— Погоди! «Кей-Вай»!

Владимир мгновенно вспомнил шкафчик, в котором хранились смазки Халы, и тут же отмахнулся от воспоминания, совершенно сейчас бесполезного. Он отступил к балкону, уже прикидывая, что хуже: вероятная смерть при падении с четвертого этажа, маячившая за спиной, или то, что его ждет впереди.

Но когда Джорди нагнулся к чемодану, взгляд Владимира упал на дубовую дверь, находившуюся за кроватью Джорди, — респектабельную дверь, такая украсила бы лучшие дома Эри и Бирмингема, Фэрбенкса и Дулута. Вот тот барьер, что отделял его от свободного мира гостиничного персонала, высушенных солнцем пенсионеров и пристойного человеческого общения. В одно мгновение установив связь между собой и дверью, Владимир рванул вперед.

Его схватили за полу развевающейся футболки, дернули и швырнули плечом к стене. Сначала он ощутил боль, а потом и Джорди — точнее, фрагменты его потного тела: то подмышку, то сосок — на своем лице.

— Эй, куда! — орал Джорди, брызгая слюной в оба глаза Владимира, впиваясь в него ногтями. — Гребаный фого! Тебе двадцати штук мало, сука?

Владимир крепко зажмурился, жгучая чужая слюна извивалась восьмерками боли.

— Я не… — начал он, но тут же забыл, чего он «не». И вдруг в голове всплыл образ Фрэн: острые ключицы, торчащие в разные стороны груди, стиснутые в пучок бюстгальтером, открытая улыбка, с которой она входит в комнату, где собрались друзья. Она мечтала сделать из него человека, настоящего гражданина Нового Света.

И тогда Владимир нанес удар.

Он в жизни никого не бил и не слыхал, как хрустят костяшки пальцев, стукаясь о хрящ. Однажды, обозлившись на глупую колли, сторожевую собаку при бассейне в дачной деревушке, он треснул ее бадминтонной ракеткой по пушистому заду; иных случаев насилия за ним не числилось.

Удар пришелся почти по носу, однако между двумя идеально круглыми, волосатыми ноздрями не появилось и намека на кровь, лишь оторопь на физиономии размеренно пыхтевшего Джорди. Каталонец походил на изумленного младенца, у которого отобрали барабан и даже не объяснили почему.

На мгновение ногти Джорди вылезли из кожи Владимира, хотя давление ладоней не ослабло, тем не менее, учитывая обалдевший вид каталонца, нельзя было не воспользоваться моментом.

Владимир метнулся к выходу. Дверь открылась и захлопнулась за ним, ковровая дорожка красной стрелой указывала путь к лифту, но Владимир не мог ждать, бросился к лестнице и, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз, его ноги — то героические пособники побега, то коченеющие мертвяки, грозившие опрокинуть тело вниз головой в пролет на бетонный пол.

Погони, слава богу, не было слышно, но это лишь означало, что Джорди спускается на лифте. И в холле Владимир угодит прямиком в его объятия.

«Вот ты где, парень», — скажет Джорди, мерзко усмехаясь, попутно объясняя персоналу про размолвку между любовниками.

Владимир читал о подобном случае с участием закоренелого людоеда, ни больше ни меньше.

Он с разбега приземлился на последнюю ступеньку, бедренное сухожилие едва не лопнуло от сильного толчка. В бархатно-позолоченном холле, куда похромал Владимир, геронтологическая команда, оккупировавшая все кресла, принялась понимающе переглядываться, завидев его перекошенную от нехватки кислорода и отливавшую трупной синевой физиономию. Не говоря уж о футболке, порванной на плечах.

Владимир глянул на светящиеся планки над лифтами, одна из них, без сомнения, указывала на спуск «3… 2…»

Он не мог сдвинуться с места, завороженный цифрами, из ступора его вывел протяжный старческий голос: «Шш-та?»

В одну секунду Владимир оказался за дверьми, достойными дворца, пересек подъездное кольцо перед отелем и побежал, не разбирая препятствий, ни движущихся, ни стационарных. Он бежал буквально в ночь, и флоридская ночь, пропахшая выхлопными газами, луком из полуфабрикатных блюд и, наверное, чуть-чуть морем, приняла его и укрыла в кипящей тьме.

Все изменилось. Его тело побывало в руках постороннего человека,в чьи намерения входило причинить боль. И чужаку это удалось: плечо размолочено, глаза заплеваны. Сколь ничтожны оскорбления, полученные в детстве, по сравнению с тем, что только что произошло. Все подростковые несчастья, ежедневные взбучки от родителей и сверстников, оказывается, были не более чем генеральной репетицией; оказывается, все те годы юный Владимир лишь готовился к роли жертвы.