Григорий Канович: Свечи на ветру

Так, с открытыми бочками, мы и доехали до окраины, где в сохранившейся половине царской казармы помещался детдом доктора Бубнялиса.

Встретили нас Пранас и сам Бубнялис.

Доктор был низенький, с пышной копной волос, немолодой и нестарый, в крестьянском полушубке, делавшем его еще ниже.

— Все в баню!.. Немедленно!.. Все! — быстро заговорил он.

— В чужой не моюсь, господин доктор, — сказал Барткус. — Не привык.

Сироты Абеля Авербуха выбрались из заточения и заученно построились в темном, залитом асфальтом, дворе.

— Здравствуйте, дети, — приветствовал их Бубнялис.

— Здравствуйте, — хором ответили они.

— Сейчас мы помоемся, поужинаем и пойдем спать, — сообщил Бубнялис. — А завтра… завтра начнем учиться.

И он первым зашагал к освещенному дому.

Дети плелись за ним, и зловонная жижа стекала на царский асфальт, как кровь.

Когда мы помылись, ко мне в предбаннике подошел Пранас и, сияя от свежести и довольства, сказал:

— Принимай, браток, награду.

В руках у него ничего, кроме полотенца и мочалки, не было, и я усмехнулся.

— Мочалку?

— Кто же за отвагу награждает мочалкой?

— Орден полотенца?

— Бери выше! — сказал Пранас. — Только сначала дай честное слово.

— А я нечестных не употребляю. У меня они все честные, — поддался я на игру.

— Не задушишь меня?

— Тебя задушишь! Шея-то вон какая… как бревно в плоту…

Я не понимал, к чему он клонит, но игра доставляла мне удовольствие. Да и дети следили за нами с радостным любопытством. Кошмар понемногу рассеивался, отодвигался и таял, как пар на остывающем полке.

— Запоминай адрес: Лесная, девять. Спросишь Регину Лейкунайте.

— Лейкунайте?

— Твоя Юдифь теперь не Гутманайте.

Я бросился к Пранасу, вырвал у него полотенце и прикрыл им лицо.

— Ты что?

— Лесная! Девять! Лесная! Девять! — дышал я в полотенце. — Регина!.. Регина Лейкунайте! — повторял я сквозь слезы.

Боже праведный, какое счастье! Скорей! На Лесную! К ней! К Регине-Юдифь Лейкунайте-Гутманайте!

— Эй, ты! Куда ты потащил мое полотенце? — умерил мой пыл Пранас.

Подумаешь — сокровище!

Я вернул ему полотенце.

— Сегодня я тебе не советую туда идти, — предупредил меня Пранас. — Поздно. Потом я тебе еще не все сказал.

У меня оборвалось сердце. Неужели она и впрямь родила какого-нибудь Лейкунюкаса?

— На подоконнике должен стоять горшочек с бегониями. Понимаешь, с бегониями… Есть такой цветок.

— А я в цветах не разбираюсь.

— А в горшках?

— Ну уж горшок я со шляпой не спутаю.

— Так вот, — продолжал Пранас. — Если горшочка на окне не будет, не входи. Ясно?

Пранас всегда говорит яснее ясного. Он такой, недомолвок не любит.

— Не забуду.

Я возвращался в гетто счастливым.

С сегодняшнего дня я там единственный счастливый человек. Спасибо Пранукасу, спасибо.

Интересно, свадебный музыкант Лейзер видел когда-нибудь бегонию?

А служка Хаим?

Он разбирается только в райских цветах.

Юдл-Юргис — вот кто мне растолкует, он же наполовину садовник. У них в местечке был и сад, и огород.

Чем ближе я подходил к гетто, тем сильней нарастал тревожный гул моторов.

Облава!

Не зря же слух лихорадил дома.

Вслед за детьми пришел черед стариков.

На Рудницкой солдат гнал к грузовику старуху. Она еле передвигала ногами, прижимала к плоской груди галошу и умиротворенно шептала:

— Спи, Мотэле, спи!.. Не то придет цыган, схватит тебя и сунет в торбу.

Старуха никак не могла забраться в кузов, и солдат поднял ее, как перышко, и подсадил вместе с резиновым сыном.

Когда я влетел в комнату, над неподвижным, завернутым в саван служкой Хаимом сидели Юдл-Юргис и беженка Сарра. Иногда она приносила из больницы для свадебного музыканта Лейзера глазные капли, а я их закапывал пипеткой. Облава, видно, отсекла Сарру от Вильгельма, и беженка вытирала слезы. Сам свадебный музыкант Лейзер возился у окна со скрипкой, пытаясь привязать к деке оборвавшуюся струну.

— Ложись, Лейзер, — умолял его служка. — Не упрямься.

— Попытка — не пытка, — уговаривал его Юдл-Юргис. — А вдруг мы их перехитрим.

Свадебный музыкант Лейзер приладил струну, оглядел застывшего на полу Хаима, пощекотал ему пятки и бросил:

— Комедия!

— Нехорошо сдаваться, — сказала беженка Сарра. — Не упускайте ваш шанс.

— Послушайтесь, реб Лейзер, — обратился я к нему. — Вы же везучий!..

— Баловень судьбы, — съехидничал свадебный музыкант Лейзер и добавил: — Раз публика просит, я подчиняюсь…