Екатерина Вильмонт - Хочу бабу на роликах!

– Собиралась бы – бросила бы уже, улетела бы с Шалимовым, и дело с концом. А с издателем твоим я пока тоже знакомиться не намерена, нечего мне ему показать. Так что давай следующий роман. Ты привезла?

– Ага.

– Так где он?

– На дискете. Дунька к моему отъезду распечатает. И кстати, пускай она твою пьесу тоже набьет и на дискетку сбросит. Мало ли что… Слушай, а ты, может, мне почитаешь?

– Почитаю? Да нет, что ты.

– Тогда давай гони рукопись. Я сейчас ни на какие другие дела неспособна, а вот посидеть в креслице у камина с интересным чтением – милое дело.

Я принесла ей пьесу. Конечно, Эмма не тонкий ценитель драматургии, но она будет моим первым читателем, и мне это важно.

– Вот возьми, только если тебе покажется, что это скучно, ты мне скажешь.

– Обещаю!

Я принесла рукопись Эмме и поднялась к себе. От волнения я сразу уснула и проснулась от того, что Эмма трясла меня за плечо:

– Сашка, кончай дрыхнуть!

– А? Что? – Спросонья я ничего не поняла.

– Слушай, подруга, я оборжалась! Я, конечно, не знаток и все такое, но, по-моему, это кайф! В чистом виде! И посмеяться, и поплакать, и сопли пустить можно, и конец клевейший – одним словом, мне жутко понравилось. А до чего эта пожилая парочка прикольная! Когда старый хрен к Ирине подъезжает, я чуть не уписалась! Одно слово – кайф! Вставай, подруга, пошли выпьем винца по такому случаю! А можно я утром Дуняшке дам почитать?

– Конечно. Что за вопрос.

– Она у меня девка умная, я поражаюсь. Столько всего знает! В Париже меня прямо задолбала. Мама, а вот такой-то король вот с такой-то королевой… А вон там горбун какой-то жил, забыла, как звать, похоже на японское что-то – вроде Хакамады…

– Квазимодо? – сообразила я.

– Во-во! Я в ее возрасте и половины того не знала – где там, одной сотой… У меня тогда на уме совсем другое было. Теперь жалею, конечно. Может, если бы побольше книг читала, теперь и сама могла бы писать свои романчики. Но с, другой стороны… а, ладно, что сделано, то сделано. Но дочкой могу гордиться!

– С полным правом! – искренне подтвердила я.

– Ох, и неохота мне в Москву, столько дел. Вздохнуть некогда. Слушай, я знаешь чего думаю… Я, когда твою пьесу читала, все разных артистов на роли ставила. Тараса точно твой бывший играть должен, это ведь с него написано, да? Я, конечно, не знакома с ним, но мне так кажется, а вот этого пожилого дядечку лучше Паладьева никто не сыграет!

– Эмма, ты меня поражаешь! Я именно Паладьева себе в этой роли и представляла. Он само обаяние!

– Во-во! А Марию кто бы сыграл? Лучше всех была бы Фрейндлих, но она уж старая, зато Ирину она могла бы… Во кайф был бы… Сашка, я возьму твою пьесу в Москву, я что-нибудь с ней там сделаю! Знаешь, если у меня есть цель, я стену лбом могу прошибить.

– Погоди, Эмма, я не знаю, надо ж сначала ее кому-нибудь показать. Я прекрасно к тебе отношусь…

– Ну понятно, я ж не специалистка. Ладно, сначала покажу какому-нибудь специалисту, не дрейфь! Я пупком чую, что это пойдет!

Эмма уехала, и жизнь вошла в свою колею. Я запретила себе думать об Алексе, стала жить по строго заведенному порядку, чтобы все успевать. Рано вставала, вместо гимнастики, которую ненавижу, полчаса каталась на роликах, потом принимала душ, пила кофе и садилась за работу. С утра я писала новую пьесу, и это было мне интереснее всего на свете. А после обеда садилась за Эммин роман. Работа над ним продвигалась на удивление быстро. Я поняла, что вообще могу работать только в темпе, мне так интереснее. Вторая пьеса была в известном смысле тоже обо мне, но биографических совпадений там было меньше, только история с кражей наследства.

И разумеется, это опять была комедия. Я, видимо, подсознательно решила высмеять помаленьку собственную жизнь. Говорят же, человечество смеясь расстается со своим прошлым, а я как-никак крохотная часть человечества, не больше, но и не меньше.

Минул январь, за ним февраль и начался март, то есть весна… Дуня влюбилась. Я это поняла по отсутствующему выражению, с которым она иногда сидела за столом, по лихорадочному блеску глаз, когда она возвращалась из школы.

– Дуняша, ты втюрилась? – спросила я ее как-то в автобусе, когда мы ехали в Пальму покупать ей новые туфли.

– А ты откуда знаешь? – испугалась она.

– Вижу. Что ты так дернулась? Это нормально, я в твоем возрасте вечно была в кого-нибудь влюблена. Поделиться не хочешь?

Она смерила меня недоверчивым взглядом.

– Ты маме не скажешь?

– А происходит что-то такое, чего маме знать не следует?