Данил Гурьянов: Наслаждайтесь чужим счастьем

Иногда мне звонила Женька, но мне некогда было с ней разговаривать.

— А ты че делаешь-то? — разочарованно спрашивала она на мое «мне некогда».

– Сублимируюсь! — кричала я ей.

Но мысли об одиночестве ко мне скоро вернулись.

Я нашла третье место с бездомными собаками.

— Мысли об одиночестве были вынуждены где-то обиженно спрятаться, но за этот свой «простой» они что было силы мстили мне по ночам. Мне казалось, они били меня ногами.

Снова работа. Опять одни и те же рожи. Дайте мне немного счастья в личной жизни, и в моих руках оно разрастется как тесто на дрожжах, чтобы его хватило на всех, чтобы в рожах своих коллег я увидела лица.

Наша директриса — любовница женатого учителя истории, они часто встречаются «по работе» и когда расстаются, я с ненавистью смотрю на ее удовлетворенное лицо.

Учительницы в учительской постоянно рассказывают о своих мужьях и детях, то друг другу, а иногда мне. В таких случаях я быстренько засовываю свою обиду и зависть куда-то в бронхи, поднимаю уголки губ вверх — получается милая улыбка. Они мне тоже улыбаются, со слепым воодушевлением повествуют про свои семьи, а в моей голове взбиваются угрызения совести, потому что в моих бронхах сидят сами знаете кто.

Раньше я радовалась за своих коллег. Теперь я поняла, что не хочу прожить свою жизнь, радуясь за других.

В учительскую входит он. Находится там как специально долго, ровно столько, чтобы у меня, незаметно наблюдавшей за ним, растопилась обледеневшая за сутки душа и была обильно полита его обаянием, чтоб росла любовь. После этого он выходит, оставив меня зачарованную и попустительствующую росту того цветка в душе. Часов через двенадцать я понимаю бесполезность своей любви и жестко вырываю этот цветок. Остальные часы до следующего рабочего дня моя душа проводит в холодильнике. Чтобы заледенеть. Нет, чтобы снова пойти по этому кругу.

Мне надоело это. Я устала. Мне не хочется читать, смотреть телевизор, кормить собак. Мне хочется заснуть побыстрее и проснуться попозже. Мне это не нравится.

Я решила сходить в гости к Женьке, она снова рассталась с мужем и ей опять было плохо, как и мне. Позвонила ей, по пути решила купить что-нибудь. В коммерческом ларьке был небогатый выбор спиртного и сладкого. Я вздохнула и подошла к окошку ларька, оно было закрыто, сквозь стоически заиндевевшее стекло просвечивала грязная вывеска: «Стучите». Я постучала. Окошко щелкнуло и открылось, я нагнулась, чтобы сказать спрятанному продавцу что мне надо, а заодно напомнить окружающим, что такое угол в девяносто градусов.

В подъезде Женьки на первом этаже стоял запах человеческой мочи, на втором — кошачьей, а когда я поднялась на третий, то поймала себя на том, что, принюхиваюсь, ожидая нового запаха. Мне стало горько и захотелось побыстрее оказаться в светлой Женькиной квартире. Соседи Женьки сверху и снизу — алкоголики, а справа и слева — проститутки, на лестничной площадке ее этажа ночует бомж, стаскивая перед носом все половинки в одну кучу в угол и утром расстилая их обратно, а во дворе Женькиного дома три месяца стоит бак с мусором, видимо, когда-то чихнувший и оттого извергший свое лишнее содержимое на обледенелую землю рядом — и вот посреди всей этой грязи откуда-то взялась чистая и теплая квартирка моей подруги. Туда и спешу.

Когда Женька открыла мне дверь, я все поняла по ее якобы счастливому лицу — у нее были незваные гости. Это оказалась Жанка, наша общая подруга. Она с действительно счастливым лицом сидела за столом и радостно закричала мне.

Жанка — хороший, отзывчивый и безобидный человек, но она любит, чтобы окружающие наслаждались общением с ней, ее весельем и именно ее счастьем. А как вы уже знаете, для меня это стало испытанием — наслаждаться чужим счастьем. А, значит, испытанием стала и Жанка.

Я выгрузила Женьке свой небогатый гостинец, села за стол. Жанка рассказывала что-то очень смешное, я тоже засмеялась. Я пришла к Женьке поплакаться, а меня заставляют искренне смеяться, и я испытала чувство вины перед собой по отношению к жизни: то я ругаю ее за несправедливость, то вдруг наслаждаюсь ею, хотя никаких сдвигов в пользу справедливости с ее стороны не произошло. Выходит, я сама несправедлива по отношению к этой жизни, чего же я тогда требую от нее?

Жанка рассказывала уже новую смешную историю, и мы с Женькой опять не удержались от смеха. Я снова испытала чувство вины: только пять минут назад я не мыслила свою жизнь без него, а сейчас не только живу без него, но и смеюсь без него и даже, наверно, чувствую себя в эту минуту счастливой, хотя я и без него. Это чувство вины за неопределенность в моем характере, самодовольно улыбаясь, укрепилось где-то внутри меня, но мне на помощь пришла умудренная и пожилая мысль, которая справедливо в очередной раз мне сказала: «Успокойся, посмейся немного, все равно ты от него никуда не денешься, ведь не можешь же ты куда-нибудь деться от самой себя. Дура». «А, может, и не дура!» — агрессивно выкрикнула другая мысль, молодая и самоуверенная. Если бы вы знали, как они меня достали — эти мысли, вечно что-то выясняют, бьются, находятся в постоянном противоречии, но без них невозможно. Бабы, одним словом.