Данил Гурьянов: Наслаждайтесь чужим счастьем

— Тебе надо сублимироваться, — после нескольких секунд молчания вдруг уверенно произнесла Женька.

— Субли… что? — я с кривой насмешкой приподняла голову.

— Ну, сублимироваться, это по Фрейду, что, не знаешь?

— Не знаю. А что это?

— Перенос сексуальной энергии на что-то другое. Например, начни ходить на демонстрации, участвуй в каком-нибудь движении, твори что-нибудь… Ты поняла? Ведь ты умираешь!

Я поняла и почувствовала, что у меня уже давно подсознательно тянет в какую-нибудь секту, чтобы делать что-то, что оценивают другие, быть полезной и забыть обо всем.

Никакой секты я нигде не нашла.

Я хотела позвонить Женьке, но она к этому времени снова сошлась с мужем, и мне не хотелось влезать в ее вновь счастливый мир со своими проблемами.

Решение пришло неожиданно. После работы я поднималась по лестнице в своем подъезде и натолкнулась на двух дерущихся соседок-пенсионерок. Живя в одном доме, они уже давно ненавидели друг друга. Сейчас они обе были в похожих безобразных пальто со скукожившимися норковыми воротниками, у одной сбитая шапка валялась на полу; уйдя от обязанности скрывать нерасчесанные седые волосы хозяйки, у другой шапка злорадно спустилась на глаза, видимо, мстя таким образом своей владелице за что-то. Старухи стояли, неуклюже схватив друг друга за плечи, с горящими помолодевшими глазами и, кряхтя, с напряжением топтались на месте, непонятно чего добиваясь.

Глядя на эту сцену, я опешила первую минуту, растерялась, не зная, что делать. В это время соседка с шапкой, освободив свою правую руку, стала вслепую изо всех сил бить свою соперницу открытой ладонью по лбу. Седые пряди на голове той послушно меняли свое расположение, пока опешившая женщина пыталась перехватить воздух широко открытым ртом, но затем, придя в себя, она цепко схватила старческими пальцами затвердевший, поношенный норковый воротник соседки. Воротник истерично треснул, и по заблестевшим глазам его владелицы я поняла, что, если сейчас не вмешаюсь, то, озлобившиеся на жизнь, пожилые женщины убьют друг друга, выпрыгнув из коробки своей унылой жизни.

— Ну-ка, это вы чего! — несмело выкрикнула я, поспешив к старухам и разъединяющее вцепившись в их руки. Старухи, словно бойцы на ринге, еще больше остервенели, чувствуя, что схватке приходит конец и потому стараясь показать всю свою силу в последние мгновения.

Еще через несколько минут криков, борьбы и расхрабрившегося мата, соседка в шапке орала уже одна и этажом выше, открывая ключом в трясущихся руках свою дверь.

Соседка без шапки, Дарья Ивановна, плакала, закрыв старыми, поцарапанными руками лицо и что-то невнятно мне объясняя.

Оказывается, Дарья Ивановна и Соседка-В-Шапке подрались из-за того, что, хотя обе были недовольны наступившей жизнью, Соседка-В-Шапке предпочитала ругать правительство, сидя на лавке, а Дарья Ивановна собирала в это время отбросы в столовых и разносила их бездомным собакам. Соседке-В-Шапке не нравилась кипучая деятельность Дарьи Ивановны, а той не нравились косые взгляды Соседки-В-Шапке. И вот, встретившись на лестничной площадке, они вдруг повздорили, и Соседка-В-Шапке, выкрикнув: «Людей бы лучше любила, а не собак!», ударила Дарью Ивановну.

Весь вечер, жаря семечки, варя сосиски, поглощая их, я только и думала о произошедшем инциденте, а на следующий рабочий день зашла в школьную столовую и спросила поварих, нужны ли им отбросы.

В некотором отдалении от нашей школы находится какой-то санаторий для почечников (наша школа стоит чуть ли не на окраине города), и я давно заметила там сбившуюся стаю худых склочных собак. Сразу после работы я поспешила к санаторию и нашла собак среди снисходительно обкиданных снегом кустов.

Собаки лежали, каждая сделав себе ямку в снегу и свернувшись там клубочком. Когда я вошла на их территорию, какая-то маленькая собачка, утверждаясь, что-то вякнула, но стая демонстративно не прореагировала на ее предупреждение. Я выложила им еду в несколько заранее припасенных больших консервных банок. Собаки смекнули в чем дело, но боялись подойти ко мне и потому быстро поглядывали то не меня, то на еду. Я отошла, и они, поначалу ища поддержки друг у друга, а потом самоуверенно, поспешили к еде. Мне было хорошо.

С того момента я стала носить отходы им ежедневно и так привыкла к этому, что, когда не могла это сделать, чувствовала себя как что-то недополучившая.

Затем я нашла еще одно место в другом конце города и ездила туда на автобусе с двумя бидонами в руках, зажатая между чьих-то спин и грудей, проклинала все на свете, забывала обо всем и домой возвращалась усталая, но в определенном смысле счастливая.