Эли Визель - Время неприкаянных

Теперь, по прошествии времени, Гамлиэль говорил себе, что не должен был позволять Еве встречаться с Самаэлем. Он должен был бороться, спорить, взывать к ее разуму, к ее сердцу. Должен был объяснить ей, что ему она тоже нужна. Быть может, ничего бы не случилось. Если бы она не решила проникнуть в тайну Болека, то не принудила бы его к откровенности, не узнала бы правды о его дочери, не испытала бы потребности помочь ему, не познакомилась бы с Самаэлем… Гамлиэль и Ева счастливо жили бы вместе до конца дней своих, как говорится в сказках.

Я не потерпел поражения, уже давно думает Гамлиэль, я не сказал судьбе нет. Я склонил голову и погрузился в одиночество. В конце концов это мое природное состояние. После родителей, после Илонки, после Колетт я остался один. О, я знаю, что одному жить нельзя. Некий писатель сказал где-то, что «Бог один, а человек не может и не должен быть один». Я же по-своему трактую библейскую мысль: созданный по образу Божьему человек уникален, как Он. Человек — один. Как Он. Не обязательно только в смерти — и в жизни тоже. В несчастье и в счастье. Неужели я сказал «счастье»? После Будапешта это слово потеряло смысл. Оно словно бы ищет кого-то, чтобы тронуть сердце его и душу. А от меня бежит и знать меня не хочет.

Был ли я счастлив с Евой? Допустим, что я хотя бы познал вкус счастья. Внезапно безумная мысль вновь пронзает мой разум: а вдруг эта больная, изувеченная, неизвестная женщина — Ева? Нет, Ева моложе. Но как это определить, если все лицо сожжено огнем? Нет! Ева узнала бы меня. И я узнал бы ее… Ну и дурак же я! Ева совсем не говорит по-венгерски.

Ева. Прямая и откровенная. Взгляд ее был устремлен за пределы времени, но реальность она из виду не теряла.

Она сама возвестила о перемене, можно сказать, о конце наших отношений, иными словами, о моем возврате к одиночеству.

Был зимний день. Укрытый снегом город жил в замедленном ритме, как будто на осадном положении. Аэропорты — парализованы. Офисы в большинстве своем — закрыты. Лишь одно такси из десяти выезжало на обледенелые улицы. Машинам «скорой помощи» предоставили полную свободу: своими сиренами они нервировали шоферов, чьи потерпевшие аварию автомобили застыли у обочины на фоне ирреального, призрачного пейзажа. По радио постоянно передавали свежие метеосводки. Природа, как она немилосердна. Никакой надежды на потепление. Ева запаздывала. Я тревожился все сильнее.

— Какая мерзкая погода, — сказала она, стряхивая с сапожек снег.

Сняв пальто, она прошла в гостиную, где ждал я. Обычно я спрашивал, что было во время обеда с тем или иным из ее друзей. В этот раз я хранил молчание: она вернулась после свидания с Самаэлем. Начать следовало ей. Она села в любимое кресло прямо передо мной и пристально посмотрела на меня.

— Думаю, нам пришло время поговорить.

Она словно пощечину мне дала: «Пришло время». Торжественное предвестие катастрофы. Я кивнул.

— Хорошо. Давай поговорим.

Я догадывался о том, что она скажет. Объявит мне, что между нами все кончено. Пришло время расстаться. Прощайте, прекрасные обещания, если, конечно, они вообще имелись.

Я чувствовал себя оглушенным, в этой ситуации было нечто такое, что мне никак не удавалось понять. Почему Ева, умевшая читать то, что называла «внутренним лицом», раскрывать самые потаенные секреты, разгадывать самое сокровенное в живом существе, почему она не сумела разоблачить Самаэля? Что сделала она со своим знанием, с опытом, накопленным за многие годы? Почему знание ее и опыт не помогли ей распознать Самаэля, истинного Самаэля, того, кем был Самаэль — гениальный лгун, гениальный до жестокости, завистливый эгоист, не допускающий и мысли, что в человеческом сердце есть место доброму и чистому?

— Время пришло, — повторила Ева бестрепетно. — Самообманом я никогда не занималась. Мы были слишком близки и можем сказать друг другу правду.

Она сказала «мы были», подумал я, силясь не показать своей растерянности. Я был прав. Нам оставалось только прошлое.

— …а правда, — продолжала Ева, — состоит в том, что я выхожу за него замуж. Я должна это сделать.

— Ты его любишь?

— Если и есть человек, которому не следовало бы задавать мне подобный вопрос, так это ты. Любой может произносить это слово, кроме тебя. Ты очень хорошо знаешь, что я об этом думаю.

— Но значит…

— …нет никаких значит. Я должна выйти за него, чтобы помочь Болеку и спасти Лию. Все очень просто.

Даже и тогда я должен был оспорить это, привести свои доводы, напомнить ее собственные слова о браке. Но я промолчал. И она тоже. Я встал, выдвинул какие-то ящики, сложил свои книги и вещи в сумку, бросил на стол ключи. Не прошло и часа с того момента, как Ева вернулась. Без лишнего и бесполезного слова или жеста я закрыл за собой дверь.