Эли Визель - Время неприкаянных

Я никогда больше не видел Еву.

Опасения Большого Менделя оправдались. Его рабби и он сам в тот день не вернулись домой, в Щекешварош. Архиепископ Бараньи попросту не отпустил их.

— Нам нужно многое сказать друг другу, — объяснил он своим гостям.

— Что, собственно, все это означает? — негодовал Мендель, поскольку уже три дня их держали взаперти в комнате на другом конце коридора. — О чем говорит этот христианин? Меня они подвергли пыткам, уж не собираются ли теперь пытать и рабби? Умоляю рабби совершить чудо, чтобы мы как можно быстрее ушли отсюда! Во имя любви к небу, пусть рабби использует данную ему власть! Мы не должны оставаться в этой христианской тюрьме, нам нужно уходить, община ждет нашего возвращения, уйдем отсюда скорее, хотя бы и пришлось идти пешком!

Стоя перед окном, выходившим в громадный парк, молодой Учитель, углубленный в свои размышления, не отвечал. Мендель знал, что приставать к нему бесполезно, но остановиться не мог. В конце концов Хананиил, не отрывая взора от парка, очертания которого едва проступали из темноты, посоветовал другу и слуге не настаивать на своем:

— Все, что происходит на земле, решается на небе. Мы здесь, чтобы свершить нечто важное. Быть может, архиепископ прав. Нам с ним есть что сказать друг другу.

В дверь постучали. Священник, который явился за ними в Щекешварош, вошел с двумя чашками горячего чая. Мендель отверг их:

— Оставьте нас. Мы должны произнести утренние молитвы.

Священник удалился. Хананиил, все также неподвижно стоявший у окна, вздохнул.

— Видишь, Мендель, мы правильно сделали, что взяли с собой наши талес и тфилин. Мы знали, что вернемся не сразу.

Мендель воспринял это как незаслуженный комплимент:

— Рабби знал все, не я. Я бы предпочел, чтобы рабби ошибся.

Он стал вынимать ритуальные предметы из сумки, но вдруг замер.

— Рабби, я забыл, мне следовало задать этот вопрос в первый же день: имеем ли мы право молиться в доме, где царствует крест?

— Закрой глаза и повернись лицом к Иерусалиму, — ответил Хананиил.

Мендель молился быстрее, а Хананиил медленнее, чем обычно. Но к чаю оба они не притронулись.

— Сегодня мы должны поститься, — решил Хананиил. — Вспомни, Мендель: некогда, если какому-нибудь Мудрецу предстояла встреча с представителем христианства, все члены общины мысленно сопровождали его, очищая тело и душу молитвой и лишениями. Как можно прикасаться к еде, когда на кону стоит жизнь наших братьев и сестер? В такой тяжелый час необходима аскеза.

Два друга провели день в благочестивых размышлениях и молитвах. Хананиил произносил священные слова, стоя с задумчивым видом, Мендель — расхаживая по комнате, сплетая и расплетая пальцы. Время от времени он останавливался и вздыхал, словно от боли. Молодой Учитель был сосредоточен и дышал почти беззвучно. На колокол ближайшей церкви, отбивавший часы, они не обращали никакого внимания. Вечером архиепископ пришел за Хананиилом и отвел его в свой кабинет. Там прелат уселся в кресло, а молодой Учитель, как прежде, остался стоять.

— Продолжим, вы согласны?

Хананиил кивком принял предложение.

— Чего вы ждете от меня?

У Хананиила уже был готов ответ:

— Спасите нас.

— Вы думаете, что вам всем грозит смертельная опасность?

— Я так думаю.

— Как вы можете это знать?

— Я знаю.

— Вам говорит об этом небо, да? Но в таком случае, если само небо хочет вашей смерти, почему я должен спасать вас?

— Навуходоносор-вавилонянин сказал то же самое, когда испепелил Храм, и Господь покарал его.

Архиепископ вздрогнул всем телом.

— Вы равняете меня с вавилонским язычником? — завопил он, побагровев от ярости. — В те времена евреи, возможно, были невиновны, но потом все изменилось. Господь послал им своего Сына как Спасителя, а они отвергли его. И сами вы каждый день называете его самозванцем, ренегатом. Как же вы хотите, чтобы Бог Отец продолжал любить вас? — Потом, внезапно потрясенный дерзновенной мыслью, добавил: — Вы желаете, чтобы я спас вам жизнь? Согласен. — Он умолк, прежде чем уточнить свое предложение, и внезапно стал говорить молодому Учителю «ты»: — Да, я готов спасти твою жизнь и жизнь твоих близких. Но при одном условии: дай мне спасти и душу твою. Ты слышишь? Я предлагаю тебе спасение в обмен на твою греховную веру. Остальные меня заботят меньше: пусть пребывают в заблуждении. Но ты — дело иное. Твоя душа принадлежит Спасителю.