М. Стедман - Свет в океане

— И решили, что можете оставить младенца себе. У Изабель же как раз случился выкидыш! И никто ничего не узнает. Верно?

— Я уже объяснял. Я принял решение. И заставил Изабель подчиниться.

— Вы били жену?

Том поднял глаза на полицейского.

— С чего вы взяли?

— А почему она потеряла ребенка?

На лице Тома отразился шок.

— Это она так сказала?

Наккей промолчал, и Том сделал глубокий вдох.

— Послушайте, я уже рассказал, как все было. Она старалась меня отговорить. Я признаю вину во всем, в чем вы меня обвините, так что давайте на этом закончим, только оставьте мою жену в покое.

— Я сам буду решать, когда и что делать! — рявкнул Наккей. — Я вам не ординарец, так что нечего командовать! — Он чуть отодвинулся от стола и скрестил на груди руки. — Этот мужчина в лодке…

— Что — мужчина?

— В каком он был состоянии, когда вы его нашли?

— Он был мертв.

— Откуда такая уверенность?

— В свое время я насмотрелся на трупы.

— А почему я должен вам верить?

— А зачем мне врать?

Наккей выдержал паузу, заставив вопрос повиснуть в воздухе, чтобы заключенный в полной мере осознал все его значение. Том неловко шевельнулся.

— Вот именно! Зачем вам врать?

— Жена подтвердит, что он был мертв, когда ялик прибило к берегу.

— Та самая жена, которую вы заставили лгать?

— Послушайте, одно дело — дать ребенку приют, и другое…

— Убить человека? — закончил за него Наккей.

— Спросите у нее!

— Уже спросил, — тихо произнес полицейский.

— Тогда вы знаете, что он был мертв.

— Я ничего не знаю! Она отказывается говорить об этом.

Том почувствовал, как у него сжалось сердце.

— И что она сказала? — спросил он, глядя в сторону.

— Что ей нечего сказать!

Том опустил голову.

— Боже милостивый… — пробормотал он и поднял глаза. — Я могу только повторить то, что уже говорил. Этот человек был мертв. — Он сцепил пальцы. — Если бы только я мог ее увидеть и поговорить с ней…

— Это невозможно. Во-первых, это запрещено, а во-вторых, мне кажется, что она не станет с вами разговаривать, даже если на земле не останется больше людей.

Поразительное вещество ртуть! Такое непредсказуемое! Оно способно выдержать тонну стекла на маяке, но стоит надавить пальцем на ее каплю, как она тут же ускользнет на свободу.

Этот образ то и дело вставал перед глазами Тома, когда он думал об Изабель после допроса Наккея. Ему вспомнилось, как после последнего выкидыша он пытался успокоить и утешить жену.

— Все будет хорошо! Даже если Бог и не даст нам детей, я буду счастлив до конца жизни, потому что у меня есть ты.

Она медленно подняла глаза, и ее взгляд выражал такое отчаяние и безысходность, что у Тома кровь застыла в жилах.

Он хотел коснуться ее, но она отодвинулась.

— Иззи, все обязательно наладится. Вот увидишь! Нужно просто набраться терпения.

Она неожиданно вскочила и тут же согнулась от резкой боли, потом выпрямилась и, прихрамывая, бросилась в ночную мглу.

— Иззи, Бога ради, стой! Ты упадешь!

— Я знаю, что делать!

На безоблачном небе тихой теплой ночи качалась луна. Длинная белая ночная рубашка, которую Изабель надела в их первую брачную ночь четыре года назад, казалась крошечным бумажным фонариком в безбрежном океане темной мглы.

— Я больше не могу! — закричала она так громко и пронзительно, что разбудила коз, которые заметались по загону, звеня колокольчиками. — Я так больше не могу! Господи, ну почему ты оставляешь в живых меня, а не моих детей? Лучше смерть! — И она, спотыкаясь, бросилась в сторону утеса.

Он догнал ее, обнял, но она вырвалась и снова побежала, то и дело корчась от приступов резкой боли.

— И не надо меня успокаивать! Это ты во всем виноват! Ненавижу это место! Ненавижу тебя! Верните мне ребенка! — Высоко наверху ночную мглу прорезал луч маяка, но тропинку он не осветил. — Ты не хотел его! Поэтому он и умер! Он знал, что был тебе не нужен!

— Успокойся, Изз. Пойдем домой.

— Ты же ничего не чувствуешь, Том Шербурн! Я не знаю, что ты сделал со своим сердцем, но у тебя его нет!

У каждого человека есть свои пределы того, что он может вынести. Том не раз в этом убеждался на фронте. Он знал здоровых и сильных парней, которые прибывали с пополнением, горя желанием задать фрицам жару, годами выносили обстрелы, мороз, вшей и грязь, а потом вдруг ломались и уходили в себя, где до них невозможно было достучаться. Или внезапно, как безумные, бросались со штыком наперевес, смеясь и плача одновременно. Господи, стоит только вспомнить, в каком он был сам состоянии, когда все кончилось…