Анатолий Азольский - Женитьба по-балтийски

Расставался с бригадою ОВРа командир ТЩ, освобождал однокомнатную квартирку в домике на четыре семьи, и начальник КЭО закрепил жилище за молодоженами.

Заходить в дом Алныкин стеснялся, посматривал на него издали, но по часам вымерил путь — двадцать минут скорым шагом до пирса! Убыл в отпуск капитан 2-го ранга, заместитель начальника штаба бригады, тот, который десять месяцев назад прошелся вместе с Алныкиным по его анкете, свер слышанное с написанным. О предстоящем бракосочетании знал дивизионный замполит, и от командира катера, конечно, ничего не утаишь. Командир, однако, заартачился, когда Алныкин показал ему рапорт с просьбою дать трое суток на загс. Проявил таежно-черноземную дурость, потребовал изъяти из рапорта имени, отчества и фамилии жены, Алныкину же стало нравиться это диковинное сочетание пушистенькой «Леммикки» с колюче-шерстным «Йыги». Рапорт пришлось переписать, командир дивизиона недоверчиво хмыкнул, чинить препятствий не стал, но, как бы между прочим, сказал, что на трое суток пусть Алныкин не рассчитывает, неудачный день и месяц выбрал он для женитьбы, распоследнему матросу известно, что с нуля часов 25 мая начинается общефлотское учение, и хоть нет на него приказа или предупреждения, оно будет — это точно.

Еще помнилось построение в Зале Революции, оглашение секретного приказа министра о досрочном выпуске, то есть о том, что не было тайной, и Алныкин пригорюнился, обход с рапортом каюты «Софьи Павловны», ни на что уже не надеясь. Командир бригады возмутился:

— Не по-людски поступаете, Алныкин, не по-русски! На Руси издавна как рожь скошена, обмолочена, остатки заприходованы, то есть заскирдованы, вот тогда и свадьбы играют! А применительно к флоту — когда навигация окончена, вымпела спущены!.. Трое суток дать не могу! Сутки! Нет, до двадцати одного ноль-ноль. Предстоит мероприятие. К нулю часов двадцать пятого быть на корабле! Все!

Отгладили мятую тужурку, выдраили пуговицы, помощник повел было речь о кольцах, что носят на пальцах женатые мужчины и замужние женщины, этот обычай стал в Эстонии чуть ли не законом. Юная супруга лейтенанта Алныкина будет оскорблена, если выйдет из загса неокольцованной. С другой стороны, все совершается в тайне, ничего приметного быть не должно, да и офицер с обручальным кольцом — дикость, замполит тут же настрочит куда следует, есть неофициальный запрет на бороды, кольца, украшения вообще, усы не понравятся начальству — прикажут сбрить. В позапрошлом году, вспомнил помощник, на бригаду дуриком попал механик, кончавший арктическое училище, гражданский человек, не знавший флотских порядков и потому не снявший с пальца обручальное кольцо, за что и был препровожден на гауптвахту. И еще был случай, продолжал неисчерпаемый помощник, с одним вольнодумцем, на его золотое колечко командир бригады отреагировал так: «Вы что хотите этим сказать — что любите свою жену больше, чем я?» Так ничего и не решили с кольцами, оставили на будущее, на приезд жены в Порккала-Удд. Утром 24-го запропастился куда-то помощник, Алныкин торопливо простился с командиром и в тужурке, при кортике, извлеченном со дна чемодана, поспешил к буксиру. Близость предстоящих учений чувствовалась, на борту ни одного офицера из бригады, тральщики еще вчера ушли в море, небо казалось тревожным, зато силуэт Таллина чем-то напоминал письма Леммикки: буквы, как бы вставшие на цыпочки и тянувшиеся к облакам.

Он первым сошел на берег, и на автобусной остановке его догнал кто-то, дернул за локоть. Алныкин повернулся и ахнул: помощник! «В самоволке?» — прошептал он в испуге. Тот предостерегающе кивнул. Сели, поехали, сошли там, где продавали цветы. Распоряжался помощник, Алныкину было почему-то зябко, в такси оглядывался, будто за ним — погоня. Увидел Леммикки и обмер, вспомнилась мать. Отец ведь женился скоропалительно, приехал в Севастополь, пошел на пляж, накрыл своей тенью горожанку и сказал: «Девушка, я за вами прибыл…» И Настя-Аста Горошкина рядом, девица из тех, что все знают наперед. Еще две пары в приемной, толпа свидетелей на улице, какая-то музыка, дрожь в коленках, Леммикки стало душно, Алныкин повел ее на воздух, народу прибавилось, помощник блистал остроумием и улыбкой — в выцветшем кителе, стройный, горбоносый (дала о себе знать осьмушка армянской крови), фуражка мятая, белый чехол на ней грязноват, — на простоватого Алныкина внимания не обращали, но хорошо смотрелась Йыги Леммикки, решившая стать Алныкиной. Вдруг что-то изменилось, задвигалось, Горошкина, умевшая держать очередь, засуетилась, все четверо оказались в комнате, чем-то похожей на каюту комбрига, разжался кулачок Насти, свету явилс футлярчик с парою колец, потом какой-то документ, под которым надо было расписаться, затем ухо Леммикки, куда он вшептывал слова любви. Расплакалась Настя, оттерла Алныкина, подруги расцеловались. Помощник смахнул набежавшую слезу.