Дидье Ковелер - Рыба - любовь

— У вас дома?

— Бабушки теряются, когда меня нет. Так мне было бы спокойнее.

— Но они-то? Захотят?

— Профессор сказал, что ты ему нравишься.

Я отвел глаза в сторону. На соседней кровати, с улыбкой на лице, храпела женщина. Все это было похоже на заговор, я словно попал в капкан. Беатриса, прижавшись щекой к подушке, искоса поглядывала на меня, но так ласково, так доверчиво, что у меня защемило сердце. Она переплела свои пальцы с моими и прошептала:

— Хочу тебя.

Я вздрогнул.

— Здесь?

— Сейчас.

— А как же она… — замялся я и показал на соседку.

— Ее лечат сном. Вывези ее отсюда, у нее кровать на колесиках.

В коридоре маляр читал газету. Он встал и подмигнул мне.

— Я отвезу ее в двадцать четвертую, — сказал он, ухватившись за кровать.

Я вернулся в палату, и Беатриса, благоухая этиловым спиртом, поцеловала меня. Она ласкала меня, цеплялась пальцами за мои волосы, называя меня по имени, и невольно смеялась, а у меня от этого смеха мурашки бегали по спине. Маляры в коридоре насвистывали и снова включили дрель.

— Нет, ничего не выйдет, — стонала она, уткнувшись мне в шею. И со вздохом откинулась на подушку. — А жалко, я так мечтала… Поезжай к нам домой. Я засну с мыслью, что ты у нас, а это почти то же самое… Тебе там будет хорошо.

Я был весь взлохмаченный, растерзанный, очумевший. Сестричка вкатила кровать соседки.

— Имейте совесть, молодые люди! Не хватало, чтобы родственники подали жалобу.

И вышла, качая головой. На попке у нее красовались две синие пятерни. Из коридора донеслось: «Сто тридцать девять!» Беатриса поднесла руку к губам, потом протянула ее мне.

— До скорого, — сказала она.

Я вышел из больницы и перешел через улицу, не обращая внимания на машины. Остановил такси и добрался до своей демоквартиры. Принял ванну, вымыл голову, причесался на прямой пробор, надел серый костюм, сохранившийся со свадьбы Софи. Около семи взял велик и опять поехал на улицу Абревуар, теперь с пижамой и зубной щеткой. Жанна встретила меня, улыбаясь.

— Малышка нам звонила. Очень мило с вашей стороны. Знаете, в первую очередь, это для мамы. Она так разволновалась!

— Как бы не так! — раздался Астрид. — Я им покажу! Восклицательный знак. Это самый красивый дом в Рубе, точка с запятой. Они его не получат. Точка. И тогда я полила пол толилом [10] Дезинфицирующий препарат. , и когда явились боши, запятая, я сказала, двоеточие, кавычки: «У нас тиф».

— Я покажу вам вашу комнату, — шепнула Жанна и повела меня к лестнице.

На втором этаже она открыла комнату Беатрисы и сказала, что постелила чистое белье. Ради приличия я изобразил на лице смущение, и она, краснея, сказала:

— Ничего такого в этом нет.

Она дала мне полотенца, сообщила, в котором часу они ужинают, и закрыла за собой дверь. Я очутился в комнате в шесть квадратных метров и медленно обошел этот уголок Амазонии. Было душно из-за огромного количества растений, к тому же они окрашивали всю комнату в зеленый бутылочный цвет, и меня совсем разморило. Я боялся тут что-то тронуть, а с другой стороны, так и подмывало порыться и покопаться. Я приоткрыл шкаф, снял с вешалок платья Беатрисы, нюхал их, пытаясь понять, как она пахнет зимой, как летом, где побывала и что за мужчины к ним прикасались.

Словно я находился здесь как паломник или ботаник, в общем, все это было смешно и мало что мне давало. Полистал ее книги — книги великих путешественников, взвесил на руке копье, поколол указательный палец стрелами, стоявшими в подставке для зонтиков. Пососал его, думал, учую вкус рыбы, сел возле ее секретера. Из-под плюшевой обезьянки свешивалась стопка бумаги. На верху одной из станиц Беатриса написала мое имя и зачеркнула его, меня прямо резануло по животу. В корзине валялся ворох бумаг, и каждая начиналась со слова «Филипп».

Я все выдвигал ящики, стараясь делать это бесшумно, и наткнулся на письма Аниты. Целая пачка, обвязанная ленточкой. Анита писала черным фломастером с обеих сторон листа, и слова, проступая сквозь бумагу, налезали друг на друга. Она как бы воскрешала этого авантюриста-мизантропа, которого называла «Тарзан по усыновлению», рассказывала про ночные посиделки у индейцев яномами, про его экспедиции в джунгли, про растения, которые он открыл. Она писала в прошедшем времени, но часто сбивалась на настоящее, особенно в конце фразы, и все о необъятных просторах, затерянном мире, буйстве растений. В компании индейцев ботаник собирал свой гербарий. Я читал страницу за страницей, переносясь в лесные чащи, оглашаемые птичьими криками, к болотам со стоячей водой. В какой-то момент я даже услышал, как жужжит комар, будто он вылетел из конверта.