Дидье Ковелер - Рыба - любовь

— Я счел нужным предупредить вас заранее, потому что у нас были неприятности с предыдущим партнером. Не создавайте мне проблем, молодой человек. Если вы собираетесь переспать с ней и исчезнуть, то ищите себе подружек в другом месте, желающие всегда найдутся. Но если вы дорожите ей, женитесь и сделайте ей ребенка, для нее это лучше всего. Надеюсь, вы извините меня за откровенность. А теперь простите, час поздний. У меня дела.

Он выключил проектор. Но видя, что я по-прежнему сижу не двигаясь, вздохнул и сел за свой стол. Снял черные очки, потер глаза двумя пальцами.

— По правде говоря, дел-то у меня немного. Но это отнимает у меня много времени, я весьма методичен. Вы мне симпатичны, мсье Лашом. Ваши предшественники были тупицами. Вы умеете молчать, и, если вы глупы, это достоинство, а если умны, добродетель. Беатриса — удивительная девушка, не знаю, заметили ли вы это… Да, я хочу пристроить ее, но не сбыть с рук. Буду играть с вами в открытую, это меня даже развлечет. В двенадцать лет я влюбился в Жанну Шулер. Она жила своей жизнью, вышла замуж, овдовела, я всегда был рядом. Сейчас мне семьдесят, и я все жду своего часа. Так и прошла моя жизнь. Я, мсье Лашом, не из тех, кто останавливается на полпути, даже если это путь в никуда. Когда семья Шулер переехала в Париж, я вернулся вместе с ними. Я задурил голову отцу Беатрисы Амазонией и подсунул ему в жены психопатку. Жанна потеряла мужа, потом сына. Я ждал, когда Беатриса повзрослеет, а старуха впадет в детство, чтобы прибрать их к рукам.

Он достал из ящика фляжку и смочил губы.

— Теперь я выдам замуж Беатрису, забальзамирую Астрид, и у Жанны никого не останется.

При боковом освещении тень от его профиля растянулась во всю стену.

— Больше всего мне нравится в ней то, что ей совершенно искалечили жизнь. Вышла замуж в семнадцать, овдовела в девятнадцать, и вечно у матери под башмаком. Она слишком рано стала женщиной, потом опять превратилась в девушку, потом постарела и никогда не жила нормально. Я не знаю, видели ли вы ее фотографии, она была… И все коту под хвост. Когда ты некрасив, у тебя еще есть оправдания, можно сидеть сложа руки, постепенно разрушаясь.

Он замолчал на несколько мгновений, упершись руками в подлокотники. В соседней комнате что-то хрустнуло.

— Я родился некрасивым, больным и богатым. Приданое, прямо скажем, незавидное. И занялся медициной, чтобы лечить себя самого. Еще я игрок. Пытаюсь обмануть время, расставляю людям ловушки, но в конечном счете сам же и попадаюсь. Я просто дьявол. Простите, я, кажется, ударился в лирику. А между тем никогда не пьянею. Даже тут мне не повезло.

На его губах промелькнула улыбка.

— Я тружусь над дюжиной старух в Париже. Вдовы убитых на войне, одинокие бабки, герцогини. Бальзамирую их заживо по китайским рецептам. У них появляется смысл в жизни, им кажется, что они одолеют смерть, постепенно приручат ее. У всех нас есть собственный музей восковых фигур. Я себе сделал настоящий.

Он снова откупорил фляжку, глотнул и встал, чтобы проводить меня.

— Я говорю вам все это потому, что вы мне нравитесь. Когда-то я был похож на вас.

Он отпер дверь и похлопал меня по плечу.

— Думайте, мсье Лашом. Это нам удается лучше всего.

Я вышел под дождь и побрел к метро. Не смотрел, куда ступаю, и мысли мои плюхались в лужи. Значит, Беатриса собирается отправиться со мной в путешествие, что за мужчины были у нее до меня — я чувствовал себя пешкой, меня передвигали с клетки на клетку… Вернувшись в свою демоквартиру, я упал на кровать, понимая, что пьян. Голова болела, и я все вертелся, чтобы устроиться поудобнее. Мимо меня проносились листки газет, но поймать их мне не удавалось. А они возвещали о конце света. Но я же еще не готов! И вот я уже на Эйфелевой башне, а башня начала вдруг медленно оседать, и то, что внизу, тоже исчезло. Я оказался за металлической сеткой, скрепленной разноцветными трубками, по сетке шарят прожекторы. На стеклянных перегородках всплывают картинки красными и голубыми бликами, бесконечная очередь неподвижно стоящих людей. Мужчины в халатах работают молча, заводят нас одного за другим в кабинку, и там показывают диапозитивы из нашей жизни, самые важные события, что случились в ней. Те, кто смотрит на это спокойно, удовлетворенно, кто полагает, что жизнь удалась, долг выполнен, родные счастливы, переходят в разряд избранных. Тех, кто начинает волноваться, кричать, махать рукой в знак протеста, — отправляют в печь. Люди в халатах снуют взад-вперед в меняющемся свете, держа в руках карточки с результатами, изучают их и опять сортируют подопытных, которые, не сопротивляясь, понурив голову, направляются к печам или ждут, когда их примет некто, сидящий с суровым видом в стороне на скамейке.