Сергей Мильшин - Атаман

— Опять за Валерку просила?

Супруга сделала паузу — не ожидала, что он сразу вычислит то, к чему она хотела подвести издалека.

— Да, — она опустила глаза, — просит, чтобы не выгонял. Она с ним серьезно поговорила, он твердо обещал — больше такого не повторится.

— Он мне тоже обещал, — хмыкнул Атаман, — два раза. Думаешь, я с ним не строго разговаривал? Все признает. Да, говорит, виноват, а толку как не было, так и нет. Я за меньшее увольняю, без всяких разговоров, а тут запой и прогул. Сама подумай, как я потом людьми руководить буду, когда племянник такое вытворяет?

— Да понимаю я все. Но жаль ее. Сестра все-таки. Да и Валера не чужой, парень же хороший, добрый, да и жениться вон собрался. Может, что-нибудь придумаешь все-таки, что сразу выгонять? — она просительно заглянула мужу в глаза.

Жук вытер салфеткой губы и потянулся к сушке.

— Уволиться ему по любому придется, это уже не обсуждается. Но одна идейка есть.

Супруга наклонилась грудью на стол.

— Нам вроде бы пруды колхоз передает в собственность, сейчас, кстати, и собираюсь в правление съездить. Если все срастется, возьму его туда охранником. Зарплата, конечно, поменьше будет, чем в автоколонне, но тут ему никто не виноват. Надо было за место держаться, а не гулянки устраивать. А то он, похоже, решил раз дядя начальник, то его выходки прикроет. Не угадал парень.

— Какой строгий, — попыталась она улыбкой расслабить мужа.

Но тот остался серьезным.

За окном скрипнула тормозами подъехавшая «Волга».

— Ну, мне пора, — подскочил Атаман, выглядывая в окно — точно ли это Гаркуша. Это оказался он.

Атаман чмокнул супругу и помчался в комнату — переодеться в чистую рубашку.

— Ты только Валерке пока ничего не говори, — крикнул он уже с улицы, — не ясно же еще ничего.

— Хорошо, — отозвалась она, закрывая за мужем дверь, — что я, ничего не понимаю?

Председателем колхоза, а точнее Открытого акционерного общества «Заря коммунизма» Наум Константинович Щербатый стал лет пять назад. В станице он был человеком никому не известным, и выбирали его долго, в несколько приемов. До него во главе хозяйства сменилось уже несколько руководителей. Каждого следующего председателя привозили из города и буквально заставляли колхозников выбрать назначенца. Толпа с ропотом, который с каждым разом становился все громче, подчинялась нажиму городских начальников, выбранный руководитель занимал кабинет председателя, и все повторялось почти под кальку — через год или два он заваливал то ли сев, то ли уборку, снижал надои и урожаи, и его потихоньку переводили куда-нибудь на другое теплое местечко. Но в последний раз станичники возмутились уже во весь голос. Им, наконец, надоела председательская текучка, и они почти единодушно прокатили нового кандидата на выборах. Еще жива была память о первом послевоенном председателе колхоза Зарецком. Офицера-фронтовика партия направила поднимать полностью разрушенное войной хозяйство. Из всех активов в колхозе оставалось только стадо из десяти породистых дойных коров, которых прежний начальник МТС Жук, дед Никиты Егоровича, почти год прятал от гитлеровцев в азовских плавнях. Зарецкий за пару лет превратил колхоз в передовое хозяйство, которое потом на протяжении почти сорока лет не сдавало лидерских позиций. Такого хозяина и хотели бы видеть во главе колхоза курчане. Но, к сожалению, ни один из его последующих сменщиков, несмотря на широко раздуваемые щеки и правильные слова, на практике недотягивал даже до уровня конюха Зарецкого, не то что руководителя крупного сельского предприятия. Новый кандидат тоже не производил впечатления Хозяина. Маленький, суетливый, с проплешиной на всю голову и несмываемой улыбкой всезнайки, он больше напоминал торговца «последними новинками литературы», каких развелось в эти годы по всей стране немерено.

Уговаривать неожиданно взбунтовавших станичников приехала заместитель начальника районной администрации Оксана Григорьевна Патрикеева — толстозадая и горластая тетка. События происходили в середине 90-х, на самом пике торжества «дерьмократии», и обойти каким-то образом голосование — достижение нового уклада — не представлялось возможным.

Оксана Григорьевна пела как соловей, колхозники мрачно слушали, изредка матерясь между собой, и когда приходила пора поднимать руки, за Наума Константиновича высказывались всего три-четыре с детства напуганные властью бабки. Так продолжалось четыре недели. Сход собирали строго каждое воскресенье. В этот день из района приезжала представительная делегация, возглавляемая Патрикеевой, и все начиналось сначала. На пятый раз, выведенная из себя непонятной упорностью станичников, Оксана Григорьевна заявила, что им все равно придется избрать Щербатого, хотят они того или не хотят. В противном случае она не уедет из колхоза до тех пор, пока не добьется нужного результата. И до той поры работа колхоза прекращается, на работу никто не идет, все будут сидеть в ДК. «Раз не хотите по-хорошему, — заявила она, — будет по-плохому».