Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)

— Да, — кивнул Калиостро. — Только не хватает моря…

— Верно, — согласилась Лоренца. — Море бы не помешало…

Они тихо заговорили по-итальянски, уже не ссорясь и не крича друг на друга, а покойно и мирно, как говорят родные люди на родном языке.

И тогда полилась музыка, и шум травы стал похож на шум морской волны.

А где-то в другом конце поля появилась телега. На телеге стояла многострадальная статуя, которую приказано было водрузить на место.

За телегой шли Степан и Фимка. Степан что-то негромко напевал, и эта русская песня сливалась с печальной итальянской мелодией…

Не мог уснуть в эту ночь и Алексей Федяшев. Сидя у раскрытого окна, при свече, он читал стихи.

В дверь тихо постучали. Вошла Федосья Ивановна в халате и ночном колпаке.

— Не спится, Алеша?

— Нет, тетушка… Готовлюсь. Вот послушайте, как великий пиит обращается к предмету сердца своего… — Алексей нараспев прочитал несколько строф. — Великолепно, не правда ли? Мне так самому никогда не изъясниться!

— Не нравится мне все это, Алеша, — вздохнула Федосья Ивановна.

— Как? Великий Петрарка и не нравится?!

— Бог с ним, с Петраркой, — отмахнулась Федосья Ивановна. — У него своя тетушка была, это ее заботы. А ты у меня один племянник, и я тебе так скажу: ежели ты человек, то и люби человека, а не мечту какую-то бесплотную, прости Господи! Да и что за особу тебе сей чародей сотворит?! Это ведь не вилку сглотнуть, Алеша!

— Ах, тетушка, не травите душу! — Федяшев вскочил и начал нервно расхаживать по комнате. — Я и сам теперь в опасении! Слышали, что граф сказал: энергетические связи нарушены… Только по мыслям моим сможет он идеал воссоздать. А мысли мои сейчас сплошной туман.

— Ну и откажись! Скажи — передумал.

— Неловко, тетушка. Сам кашу заварил, а теперь в кусты? Не по-мужски! Я вот что решил… Я во время материализации про Марию буду думать. Лицо ее буду вспоминать, глаза, руки…

— Час от часу не легче! — всплеснула руками Федосья Ивановна. Да что ж думать, когда все это рядом в натуральном виде ходит?

— Что ж вы такое говорите, тетушка? Сами же в детстве учили: на чужой каравай рот не разевай!

— Мало ли я глупостей говорю?! Да и потом, когда любят, разве советы слушают?!

— Что ж вы мне предлагаете, право?! — совершенно растерялся Алексей. — Отбить ее у графа?!

— А хоть бы и отбить, — спокойно сказала тетушка. — Ты, Алеша, все только готовенькое хочешь. Придумал, видишь, идеал, и подай ему на блюдечке. Чужой мечте чужие стишки читать — не велика доблесть. Небось твой Петрарка за свою Лауру еще как бился…

Федяшев, раскрыв рот, смотрел на Федосью Ивановну, а затем рассмеялся:

— А вы, тетушка, не так глупы, как казались!

— Благодарю покорно, — обиженно ответила тетушка. — У человека, Алеша, есть два ума. Один на виду, а другой, главный, глубоко спрятан. Его по пустякам тратить негоже. Одно тебе скажу: не любит Маша этого Калиостру. Как уж он ее в сети поймал, не знаю, а только страдает она.

— Она сама говорила вам об этом?

— Когда говорят, тогда и страданий нет. А когда молчат, да плачут, да по ночам на пруд бегают… Это добром не кончается!

— Что?! Какой пруд?! Вы видели, как она пошла на пруд ночью?!!

— Доктор видел, — сказала тетушка. — Он мне и сказал… А я сразу к тебе…

— Да как же? Да что же? — Федяшев даже задохнулся от возмущения. — Жизнь человеческая в опасности, а вы молчите?

— Где ж молчу? — снова обиделась Федосья Ивановна. — Я тебе о чем полчаса толкую?

— Ну, тетушка! — крикнул Федяшев. — Не знаю, как второй ум… А первый у вас совсем плох!.. — И стремглав выскочил из комнаты…

Начинало светать. Над тихим прудом поднимался белый пар. Запели птицы.

Мария подошла к самому краю воды, тронула ее босой ногой. Потом скинула платье, вошла в воду и поплыла к самой середине пруда, плавно разгребая зеленоватую воду руками. Скоро ее голова уже виднелась среди белых лилий, густо населявших пруд…

В этот момент в кустах раздался треск, и на берег, запыхавшись от бега, выскочил Федяшев.

— Мария! — крикнул он. — Я здесь! — И, не раздеваясь, прыгнул в воду…

Однако прыжок получился неудачным. Кто-то подставил ногу, Федяшев зацепился и смешно шлепнулся у самого берега в густую тину.

Он тут же вскочил и гневно оглянулся. На берегу стоял Калиостро и с улыбкой глядел на него.

— Вы, кажется, упали, Алексис?

— Я? Почему?… С чего вы взяли? — растерянно забормотал Федяшев и выбрался на берег. — А если и упал, так что?