Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)

Мария подозрительно посмотрела на Калиостро:

— Граф, коли так — я счастлива! — Но если вы обманываете меня, это грех. И небо покарает вас!

— Если б я был обманщиком, — спокойно возразил Калиостро, — у неба было достаточно времени для возмездия. Но если я уже две недели безвинно терплю вашу подозрительность и неприязнь, не кажется ли вам, сударыня, что это жестоко? Как мне доказать свои чувства? Застрелиться? Так пуля меня не берет… Утопиться? — Он глянул на пруд и с ужасом увидел, что к ним направляется лодочка. На веслах сидел Федяшев, рядом с ним лежала огромная охапка ромашек… — Или утопить этого надоедливого субъекта?! — зло закончил Калиостро.

— За что вы на него сердитесь? — с улыбкой спросила Мария. — Он наивный, но трогательный.

— Я плохо понимаю происхождение отдельных русских слов, — сухо сказал Калиостро. — «Трогательный» от глагола «трогать»? Я этого не люблю… — Он круто повернулся и пошел из беседки. На ступеньках остановился. — Думайте больше о папеньке, Мария! Пусть и дальше приходит ко мне живым и здоровым…

— Прошу простить за дерзость! — сказал Федяшев, протягивая цветы Марии.

— В чем же дерзость?

— Я насчет того, что помыслил придать идеалу черты ваши и публично о сем сказал…

— Теперь, стало быть, передумали?

— Ах, что вы! — вспыхнул Федяшев. — Был бы счастлив… Но мне казалось, я нарушил куртуазность поведения. Да и граф обиделся!

— Так вы цветы ему принесли?

— Почему? Что вы, Мария Ивановна… Ах, совсем я запутался! — Федяшев смутился, цветы посыпались из его рук.

— Странный вы, Алексей Алексеевич, — улыбнулась Мария. Так сложно изъясняетесь. И вроде живете на природе, среди простых нормальных людей. — Она склонилась к нему, помогая собрать ромашки. Их руки коснулись друг друга, лица оказались рядом. — А мыслите все о каких-то идеалах бестелесных! — Мария смотрела на Федяшева чуть насмешливо.

— Но так и великий Петрарка мечтал о своей Лауре… — в смущении пробормотал Федяшев.

— Неправда! — вдруг резко сказала Мария. — Петрарка любил земную женщину, да еще жившую по соседству. А уж потом чувством своим вознес ее до небес. А у вас все наоборот, сударь! Небеса на землю мечтаете притянуть! Хитростями да магнетизмом счастья любви не добьешься!

— Ну тогда скажите, сударыня, как достичь его?! — воскликнул Федяшев.

— Не знаю! — печально ответила Мария. — Знала бы, сама была бы счастлива…

Так, тихо разговаривая, они вышли из беседки пошли по дорожкам парка.

Наступал вечер, на небе показалась первая звезда. Калиостро наблюдал за прогуливавшимися Алексеем и Марией, стоя на балкончике второго этажа. Потом достал подзорную трубу: лица Марии и Алексея укрупнились… За спиной Калиостро неожиданно вырос Маргадон:

— Магистр! Извините, что отвлекаю от визуальных наблюдений…

— Что тебе? — сердито обернулся Калиостро.

— Лоренца приехала! — шепотом сообщил Маргадон…

Лоренца сидела в открытой бричке. Бричка стояла метрах в пятистах от усадьбы, прямо посреди поля. Светила луна.

Лоренца с улыбкой наблюдала, как через поле к ней быстро приближаются три мужских фигуры. Кто-то из бегущих споткнулся и упал на траву. Лоренца громко засмеялась.

— Тсс! — по-кошачьи зашипел первый из подбежавших. Это был Маргадон. — Я тебе сказал: ни звука!

Тут же из темноты возникло лицо Калиостро. Сзади, прихрамывая, появился Жакоб.

— Здорово, ребяты — весело крикнула Лоренца.

— Тсс! — снова зашипел Маргадон. — Ты ж обещала… Тихо!

— Зачем вы приехали, Лоренца? — строго спросил Калиостро. — Вас могли увидеть… Вы получили мою записку?!

— Получила… Ну и что? Какого черта?! — Лоренца попыталась глотнуть из горлышка, но Калиостро решительно вырвал из ее рук бутылку, зашвырнул в темноту.

— Какого черта? — снова хмельно закричала Лоренца. — Бросаете меня в Петербурге… Я одна мчусь через всю страну… Жру дорожную пыль и вытряхиваю кишки на ухабах. А когда приезжаю, то мне, оказывается, даже нельзя появляться никому на глаза?! Что за… елки-моталки?!

Калиостро улыбнулся:

— Я смотрю, вы хорошо освоили русский язык, Лоренца. Даже чересчур… Но все равно это не дает вам права орать! Вас действительно никто не должен видеть до… — он засмеялся, — …до той сложной мистерии, которую я намерен здесь учинить.

— Опять «материализация»? — скривилась Лоренца. — Опять краситься, мазаться белилами? Тьфу! Надоело!