Паоло Джордано: Человеческое тело

Этот роман — плод воображения. События и персонажи из прошлого и настоящего представлены в нем такими, какими их увидел рассказчик. Всякие прочие совпадения с реальными фактами и людьми являются чистой случайностью.

После командировки каждый из ребят постарался до неузнаваемости изменить свою жизнь — до тех пор, пока воспоминания о прошлом не предстали в иллюзорном, искусственном свете и сами ребята не поверили, что все это произошло не на самом деле, а если и произошло, то не с ними.

Лейтенант Эджитто тоже изо всех сил старался забыть. Он сменил город, полк, форму бороды, полюбил новые блюда, по-новому взглянул на давние личные проблемы и научился не обращать внимания на проблемы, которые его не касаются, — прежде разницы между первыми и вторыми он не чувствовал. Являются ли происходящие с ним изменения частью единого плана или все это результат неясных процессов, он не знает, да и знать не хочет. С самого начала главным для него было выкопать траншею между прошлым и настоящим, выстроить себе убежище, проникнуть в которое не под силу даже памяти.

И все же в перечне того, от чего ему удалось избавиться, нет одной вещи, неумолимо возвращающей его к дням, проведенным в долине: командировка окончилась ровно год и месяц тому назад, а Эджитто до сих пор носит военную форму. В центре груди, на уровне сердца, красуются две вышитые звездочки. Сколько раз лейтенант мечтал затеряться среди гражданских, но форма сантиметр за сантиметром приросла к телу, пот вытравил рисунок с ткани и окрасил кожу. Эджитто твердо знает: сними он сейчас форму — вместе с ней сойдет и кожа, а он, и так неуютно чувствующий себя без одежды, окажется настолько беззащитным, что не сможет этого перенести. Да и вообще, зачем снимать форму? Солдат всегда остается солдатом. В тридцать один год лейтенант смирился с тем, что форма превратилась для него в свойство, от которого уже не избавиться, в проявление хронической болезни его судьбы — заметное взгляду, но не причиняющее боли. Главное противоречие его жизни обернулось в итоге единственным, что связывает «до» и «после».

Начало апреля, ясное утро, круглые носки ботинок сверкают при каждом шаге идущих парадным строем военных. Эджитто еще не привык к чистому небу, сияющему над Беллуно в такие дни, — небу, которое много чего обещает. Спускающийся с Альп ветер несет с собой холод ледников, но когда ветер затихает и перестает терзать флаги, понимаешь, что погода для этого времени года необычно теплая. В казарме долго спорили, надевать шарф или нет, — в конце концов решили, что нет: по коридорам и этажам звенели голоса, разносившие указание. А вот гражданские все не поймут, что делать с куртками: то ли набросить на плечи, то ли повесить на руку.

Эджитто приподнимает шляпу и приглаживает пальцами мокрые от пота волосы. Стоящий слева от него полковник Баллезио поворачивается и говорит:

— Какая гадость, лейтенант! Отряхните китель! Опять вы усыпаны этой дрянью! — Затем, словно лейтенант не способен позаботиться о себе, сам отряхивает ему плечи. — Просто кошмар! — ворчит полковник.

Звучит команда «вольно», и все, кому вместе с полковником и лейтенантом зарезервировано место на трибуне, усаживаются. Наконец-то Эджитто может спустить носки до лодыжек. Зуд утихает, но ненадолго.

— Знаете, что со мной приключилось? — заводит разговор Баллезио. — На днях моя младшая дочка принялась маршировать по гостиной. Говорит: пап, гляди, я тоже полковник! Даже школьный халатик и шапку натянула. И знаете, что я сделал?

— Нет, синьор.

— Я ее выдрал. Серьезно. А потом заорал, чтобы она никогда больше не смела изображать из себя военного. Все равно из-за плоскостопия в армию ее не возьмут. Бедняжка расплакалась. А я даже не сумел толком ей объяснить, из-за чего разозлился. Но я на самом деле был вне себя. Скажите мне правду, лейтенант: по-вашему, это признак нервного истощения?

Эджитто уже научился не попадаться на провокации полковника, когда тот заводит разговор по душам.

— Наверное, вы просто пытались ее защитить, — отвечает он.