Эйтан Финкельштейн - Пастухи фараона

Николай I . Экое изуверство! Арестованы ли злодеи?

Страхов. Так точно, Ваше Величество, 8 апреля 1826 года были посажены в тюрьму Ханна Цейтлина и Славка Берлина. Всего под стражу взято сорок два еврея и еврейки.

Николай I. Сознались в злодеянии?

Страхов. Упорствуют, Ваше Величество, упорствуют. Однако ж на очных ставках с доказчицами впадают в припадок и разные движения, доказывающие их виновность, делают.

Хованский. Оно и понятно, ведь злодеяния сего рода им обыкновенны. Обвинение надо бы предъявить всем евреям…

Николай I . (во гневе). Раз оное происшествие доказывает, что жиды оказываемую им терпимость их веры употребляют во зло, то в страх и пример другим жидовские школы в Велиже запечатать впредь до повеления. Заседание закрываю. Суд отправляется в Витебск и Лезну для доследования на месте.

Судебная палата. Все стоят. Входит Император, оглядывает присутствующих, усаживается в кресло. Кивает Секретарю.

Секретарь. Высокочтимому суду предлагается сесть. (Смотрит на императора.) Император кивает.

Секретарь. Августейшей волей Его Императорского Величества судебное заседание открывается. (Смотрит на императора.)

Николай I (Шкурину). Подтвердились ли, флигель-адъютант, показания доказчицы Максимовой о разлитии и продаже крови Федора в Витебске и Лезне?

Шкурин. Свидетелей разлития крови по бутылкам и продажи оных ни в Витебске, ни в Лезне сыскать не удалось, Ваше Величество.

Николай I (Максимовой). Так ты лгала?

Максимова. Запамятовала я, царь-батюшка, запамятовала. Помню только, что они нас с Марьей в ихнюю веру обратили.

Николай I (с удивлением). Как это обратили?

Максимова. А так. Выкупали в Двине, а затем велели стать босыми на горячие сковородки.

Николай I (махнув рукой). Хорошо, расскажи лучше, как же с Федором было?

Максимова (приободрившись). Да что там Федор, мы ведь еще четырех деток умертвили. Для крови все, для крови…

Николай I (Шкурину). Надо непременно узнать, кто были несчастные сии дети. Это должно быть легко, если (здесь Император помолчал) все это не гнусная ложь.

Хованский. Никак не ложь, Ваше Величество. Оно конечно, доказчицы — бабы невежественные, беспамятные, но есть и иные свидетели.

Николай I. Кто такие?

Хованский. Священник Тарашкевич, он вместе со следователями доказчиц увещевал.

Николай I . Вижу, как наувещевал! Кто еще?

Хованский. Сапожник Азадкевич, Ваше Величество, он доказчиц в церковь сопровождал.

Панин (с места). Как можно? В деле записано, что Азадкевич за разные преступления был лишен чести и подвергся телесному наказанию. Не можно, Ваше Величество, верить этому человеку.

Николай I .(Хованскому). Кто еще?

Хованский. Учитель Петрица, он книгу про употребление евреями христианской крови написал.

Николай I . Из жидов? Грамоту ихнюю знает?

Хованский. Униат он. По-ихнему не знает.

Николай I. Не годится. Кто еще?

Хованский. А еще явился в следственную комиссию мещанин Грудзинский, рожденный в еврействе, но принявший в зрелые лета крещение. Груздинский сообщил, что нашел тайную еврейскую рукопись, которая предписывает евреям употреблять христианскую кровь. Там все что да как описано и даже инструменты для мучительства и отцеживания крови обрисованы. Пожалуйте взглянуть.

Николай I (листая книгу). Любопытно, любопытно. (Грудзинскому.) И ты подтверждаешь, что здесь предписано употреблять христианскую кровь?

Грудзинский (нечесаный, в рубище. Крестится). Истинный святой крест, Ваше Величество. Сам, будучи в ложной вере, с родней своей добывал кровь забитием младенцев.

Николай I (с недоверием смотрит на Грудзинского, затем обращается к Хованскому). А нет ли у тебя, князь, знатока этой грамоты из…

Хованский. Имеется, Ваше Величество. Ксендз Падзерский. Он тверд в том, что евреи кровь употребляют.

Николай I. Пусть переведет.

Вводят Падзерского. Падзерский читает про себя. Все ждут.

Николай I. Ну, что там сказано?

Падзерский. Здесь описываются правила забития скота по еврейской вере.

Николай I . Как скота, а нож? Тут же нарисован нож, приставленный к человеческому горлу? Написано-то тут что?

Падзерский. Написано, что нож этот — халав — должен быть отменно остер, чтоб резник не причинил животному лишних страданий. А коль будет он не остер или зазубрен, то к убою явится непригодным. Что до горла, сдается мне, тут подрисовано.