Удивительно, с какой легкостью и бесцеремонностью ответственные лица американского разведывательного ведомства распоряжаются чужими жизнями, не утруждая себя выбором средств. Войдя в раж, Томаш решил разом разобраться с тем, что гвоздем сидело у него в голове все последние дни.
— Послушайте, — сказал он. — У меня есть к вам вопрос. Вы давали распоряжение вашему агенту… с которым мы были в министерстве, вы приказывали ему… убить меня, если нам будет грозить задержание?
— Как вы сказали?
— Когда в министерстве нас обложили со всех сторон, Моса настаивал, чтобы я сделал себе укол какого-то яда. Вы давали ему такой приказ?
— Видите ли, подобная норма распространяется на все операции, имеющие особое значение, так что…
— Я понял, — подвел черту Томаш. — И хотел бы еще поинтересоваться, почему меня не сочли нужным предупредить о подобной возможности?
— По одной простой причине: если бы вам была известна данная норма безопасности, вы никогда не согласились бы участвовать в операции. Сожалею, но в крайних случаях подобная мера предусмотрена. Хотите вы того или нет, но жизнь одного человека — ничто по сравнению с национальной безопасностью Соединенных Штатов.
— Знаете, лично для меня это не так.
— Все зависит от точки зрения, — продолжил Сисмондини. — И, как видите, наш человек в Тегеране поступил строго в соответствии с нормами безопасности — не дал захватить себя живым.
— Вообще-то, как я сказал, он, кажется, был жив, когда его взяли. А умер позже, в больнице.
— В сухом остатке это одно и то же. Вот если бы он выжил и его стали допрашивать… Иранцы нашли бы способ развязать ему язык, выудить всю информацию, и тегеранская операция серьезно скомпрометировала бы имидж США. Поэтому для нас столь важны все детали произошедшего. Да, кстати, и с вами иранцы сделали бы то же самое.
— Но не сделали.
— Не успели, слава богу. — Американец, очевидно, уже намеревался завершить разговор, но вместо этого вдруг произнес несколько изменившимся тоном: — Извините, подождите минутку… Я прощаюсь, и… тут есть еще одно лицо, желающее с вами переговорить, окей?
— Хорошо.
— Минутку.
На линии послышались шорохи и щелчки, затем заиграла музыка: очевидно, связь переключили на нового абонента. Спустя пару секунд он вступил в разговор.
— Хэллоу, Томаш.
Португалец мгновенно узнал этот хрипловатый немного тягучий голос, этот обманчиво спокойный тон, таящий угрозу и плохо скрытую агрессию.
— Мистер Беллами?
— You’re a fucking genius.
Не оставалось никаких сомнений — с ним говорил Фрэнк Беллами, шеф научно-технического директората.
— Как поживаете, мистер Беллами?
— Даже не знаю, что сказать. Вы провалили дело.
— Ха, вот оно что! Но это не совсем так…
— Рукопись у вас с собой?
— Нет.
— Вы ее читали?
— Н-нет, но…
— Значит, вы провалили дело, — перебил его Беллами голосом твердым и холодным, как лед. — По основным параметрам задача не выполнена.
— Во-первых, я не могу нести ответственность за операцию по похищению рукописи. Не знаю, помните ли вы, что я не являюсь сотрудником вашей гребаной конторы и не готовился для участия в вооруженных налетах. Если операция и провалена, то только потому, что ваш человек был недостаточно профессионален, чтобы осуществить ее успешно.
— Ладно вам, — ослабил нажим цэрэушный босс. — Моему коллеге из оперативного директората, думаю, это небезынтересно услышать.
— Во-вторых, у меня есть предположения о местонахождении профессора Сизы. Отель «Орчард».
Беллами сделал паузу.
— А где это? — спросил он.
— Не знаю. Кроме названия других данных у меня нет.
— Хорошо, я дам указания навести справки.
— В-третьих, хотя иранцы так и не позволили мне ознакомиться с рукописью, я знаю, что сами они пребывают в растерянности по поводу ее содержания и не имеют представления, как толковать текст.
— Кто вам это сказал?
— Что?
— Кто из иранцев сообщил вам, что они растеряны и не могут понять рукопись?
— Ариана Пакраван.
— А, исфаханская красавица. — Фрэнк Беллами снова сделал паузу. — Она действительно божественна в постели?
— Что, извините?
— Вы меня прекрасно слышали.
— Отвечать на подобного рода дурацкие вопросы считаю ниже своего достоинства.
Беллами разразился хохотом.
— Какие мы чувствительные! Я вижу, вы в плену страсти…
— Хватит! — запротестовал Томаш. — Вы будете слушать то, что я хочу сказать?
Американец тотчас сменил тон.
Читать дальше