Жозе Душ Сантуш - Формула Бога

— Не понимаю, к чему ты ведешь…

— Вопрос о том, могут ли компьютеры обрести сознание или нет, связан с одной из проблем математики — с самореференциальными парадоксами. Приведу пример. Вдумайся в слова: «Я всегда лгу». Если я сказал правду, сказав, что всегда лгу, значит, я лгу не всегда. Эта фраза содержит в себе внутреннее противоречие. — Он поиграл бровями, довольный собой. — Раньше думали, что данная проблема чисто семантическая и обусловлена особенностями языка, на котором говорят люди. Однако когда это изречение выразили языком математической формулы, противоречие сохранилось. Математики долго бились над этой задачей, исходя из убеждения, что она разрешима. Но эта иллюзия была развеяна в 1931 году математиком Куртом Гёделем, который сформулировал две теоремы, получившие название теорем о неполноте. Теоремы о неполноте считаются одним из высочайших интеллектуальных достижений XX столетия, и они повергли математиков в состояние шока. — Мануэлом Норонья овладело сомнение. — Мне сложно объяснить тебе…

— Попытайся.

— Ну, не знаю, — покачивая головой, изрек он и тут же вздохнул, будто собираясь с силами. — Гёдель доказал, что в математике не существует одного общего приема для доказательства последовательности. Есть утверждения, которые истинны, но недоказуемы внутри системы. Его открытие, указав на ограниченность математических методов, выявило прежде не явную особенность строения Вселенной.

— Но какое отношение это имеет к компьютерам?

— Теоремы Гёделя подразумевают, что сколь бы ни усовершенствовались компьютеры, их возможности всегда будут ограничены. Человек, несмотря на неспособность доказать последовательность математической системы, способен понять, что многие утверждения внутри системы истинны. Однако компьютер, поставленный перед подобным противоречием, зависает, его клинит. Следовательно, компьютеры никогда не смогут сравняться с человеком.

— Но тем самым, отец, ты подтверждаешь мою правоту…

— Вовсе не обязательно, — сухо проронил старый математик. — Да, мы можем дать компьютеру формулу, которая, как нам известно, истинна, а компьютер не сможет доказать, что она истинна. Это так. Но и компьютер может проделать с нами то же самое. Формула недоказуема лишь для работающего в данной системе, улавливаешь? Находящийся вне системы способен ее доказать. Для компьютера это так же справедливо, как и для человека. Вывод: создание компьютера, который будет столь же умен, как люди, а то и умнее их, возможно… Как по-твоему, у компьютеров может быть душа?

— Нет, конечно.

— Значит, и у нас, сложнейших компьютеров, тоже не может быть души. Наше сознание, наши переживания, все, что мы чувствуем, — результат колоссального усложнения нашей структуры. Когда мы умираем, чипы нашей памяти и разума сгорают, и мы сами тоже сгораем. — Отец глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула. — Душа, мой дорогой сын, не более чем выдумка, прекрасная иллюзия, вызванная жгучим желанием человека избежать неотвратимого конца.

Ариана Пакраван ждала Томаша Норонью у выхода из зала прилета пассажиров в здании старого международного аэропорта Мехрабад. В первый момент он несколько растерялся, пытаясь найти глазами знакомое лицо в толпе женщин в черных и цветастых чадрах. Наконец Ариана сама подошла к нему на расстояние вытянутой руки и легко дотронулась до его плеча. Не так уж просто было ему узнать недавнюю знакомую, столь разительно отличалась стоявшая перед ним иранка, закутанная в зеленое покрывало, от изысканной женщины, с которой неделю назад ему довелось отобедать в Каире.

— Salam, профессор, — приветствовала она Норонью чувственным голосом и добавила: — Khosh amadin!

— О, Ариана, здравствуйте. Как поживаете?

Португалец пребывал в легком замешательстве, не зная, следует ли ему наклониться к ней и поцеловать, или же в этой стране строгих правил и суровых обычаев принята какая-то иная форма приветствия. Из затруднительного положения его вывела сама иранка, просто протянув ему руку.

— Как вы долетели?

— Лучше не бывает, — ответил Томаш и тут же, сделав страшные глаза, поспешил уточнить: — Но каждый раз, когда самолет попадал в турбулентность, у меня душа с телом расставалась. А во всем остальном полет прошел замечательно.

Ариана рассмеялась.

— Вы боитесь летать, да?

— Не то чтобы боюсь, скорее… опасаюсь. — На лице его промелькнула улыбка. — Видите ли, всю жизнь меня донимает мама, панически боящаяся поездок, и видно, мне это передалось. Или я унаследовал у нее этот ген.