Жозе Душ Сантуш - Формула Бога

Первым его порывом было, не отвечая, выключить телефон. В голове у него вихрем пронеслось: «Чтобы успеть до восьми утра, меня ничто не должно отрывать от дела. Я не могу допустить, чтобы Ариану отправили в Иран, и обязан во что бы то ни стало сломать последний шифр. А поскольку мне для этого нужна максимальная собранность, мобильник надо вырубить».

Телефон продолжал звонить.

«А вдруг это Грег с новостями относительно Арианы?»

— Да, слушаю! — решил все-таки отозваться на звонок Томаш.

— Профессор Норонья?

Голос в трубке принадлежал не Грегу.

— Да, это я. С кем имею честь?

— С вами говорит Рикарду Гоувейа из университетской больницы. Вам необходимо срочно прибыть сюда.

— Что стряслось?

— Приезжайте поскорее. Ваш отец… думаю, он до утра не доживет…

В больнице Томаша уже ждали. Дежурная сестра сразу отвела его к отцу. Шел второй час ночи, и госпитальные помещения, через которые они проходили торопливым шагом, были погружены в темноту, нарушаемую только желтоватым тусклым светом плафонов ночного освещения. По стенам плясали фантасмагорические тени; с разных сторон то и дело доносились сухой кашель и хрипы, беспокоившие больных даже во сне.

Доктор Гоувейа вышел к Томашу с озабоченным видом.

— У него был очень серьезный кризис, — коротко сообщил врач, жестом приглашая в палату. — Сейчас он в сознании, но сколько это продлится, не могу сказать.

— Моя мать?

— Ее оповестили, она скоро будет.

Томаш вошел в палату и в полумраке ночника различил очертания тела под белым одеялом. Голова старого профессора покоилась на громадной подушке. Он тяжело дышал. Глаза были тусклыми и безжизненными, но когда вновь прибывший наклонился над кроватью, в них вспыхнул едва заметный огонек.

Томаш, не находя слов, поцеловал отца в лоб и молча опустился на стул у прикроватной тумбочки. Взяв руку умирающего в свою и ощутив, какая она холодная и немощная, сын нежно сжал ее, словно пытаясь через это прикосновение влить в отца живительную энергию. В ответ Мануэл Норонья слабо улыбнулся.

— Привет, папа! — заметив эту тень улыбки, заговорил Томаш. — Ну как ты?

Старый математик, собираясь с силами, два раза с трудом глубоко вздохнул, прежде чем ответить.

— Мне больше не протянуть, — устало прошептал он. — Скоро конец.

Томашу показалось, что это прошелестел ветерок. Пряча наворачивающиеся на глаза слезы, он прильнул щекой к груди отца и обнял его.

— Ну что ты, пап…

Старик ласково провел ладонью по спине сына.

— Не надо меня обманывать, сынок. Я на последней остановке…

— Ты… тебе не страшно?

Мануэл слегка качнул головой.

— Нет, я не боюсь. — У него перехватило дыхание. — Странно, раньше меня от страха в дрожь бросало. От страха, что не смогу дышать, что задохнусь и мне будет очень больно. А еще от страха неизвестности, куда предстоит шагнуть, от страха встречи с небытием, от страха стать одиноким странником на окутанном сумерками пути. — Он снова замолчал, переводя дыхание. — Теперь мне уже не страшно. Я осознал, что это конец. И готов его принять. — Чувствовалось, что говорил он из последних сил, но не говорить не мог, поскольку желал излить душу. — Знаешь, я отстранился от мирской суеты. Меня уже не волнуют ни подковерные игры факультетской профессуры, ни глупости политиков. Все это для меня перестало существовать. — Он медленно повел ладонью в сторону окна. — Теперь мне больше нравится слушать щебетание ласточки и шелест деревьев на ветру. Эти звуки мне говорят гораздо больше, чем бестолковая и бессодержательная людская разноголосица. — Мануэл ласково погладил сына по руке. — Хочу попросить у тебя прощения за то, что был не лучшим отцом.

— Не надо, ты был прекрасным отцом.

— Нет, не был, и ты это знаешь. — Он замолчал, пытаясь успокоить дыхание. — Я был отсутствующим отцом, и на тебя мне никогда не хватало времени. Я жил в своем мирке, не видел ничего, кроме уравнений и теорем, не беспокоился ни о чем, кроме собственных исследований.

— Не наговаривай на себя. Я всегда гордился тобой. Гордился, что мой отец ищет тайны Вселенной и описывает их в уравнениях. Не так, как другие отцы, которые сами не знают, что ищут.

Старый математик улыбнулся, словно открыв источник энергии там, где не рассчитывал ее обнаружить.

— О да. Многие бредут по этой жизни подобно лунатикам. Они одурманены второстепенным, не видят главного. Стремятся приобрести новый дорогой автомобиль, роскошную виллу, одежду от лучших кутюрье. Мечтают похудеть, моложаво выглядеть и вызывать у окружающих восхищение. — Отец несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, восстанавливая дыхание, и посмотрел на сына. — И знаешь, отчего все это?